Акмед медленно обошел Омета, потом сломанные кровати и остановился около огромной кучи уже почти застывшего раствора. Он заметил тень человека с ножом в руке, который прятался в алькове и собирался вонзить острую сталь ему в спину.
Акмед прислонился к стене и прислушался к неровному дыханию подмастерья. Затем внимательно изучил тени от огня под четырьмя оставшимися баками с раствором и от двух открытых печей для обжига, дожидаясь, когда один из языков пламени осветит стену. Ждать пришлось недолго, в тот же момент он выставил вперед руку, и на стене алькова возникла вытянутая тень.
Как Акмед и предполагал, подмастерье бросился вперед, нанес тени удар и сам получил удар по голени. Он споткнулся и с выпученными от изумления глазами закачался над краем колодца. Проиграв борьбу с силой тяжести, крепыш рухнул головой вниз в колодец. Пронзительный вопль, на удивление не похожий на мужской, слился с грохотом ведер и деревянных инструментов.
Издалека, отражаясь от стен колодца, донесся голос Рапсодии:
— Что там у тебя происходит?
Акмед резко развернулся и выпустил очередной диск, вспыхнувший в отблесках огня, в дальний угол комнаты. Диск настиг невысокого, немного сутулого мужчину.
— Я тут нечаянно уронил кое-что, — крикнул он, наклонившись над колодцем. — Извини. Не останавливайся.
— Постарайся не шуметь, — донесся до него далекий голос Рапсодии. — Тебя кто-нибудь услышит.
Акмед переступил через связанного ученика и спрятался за открытой дверцей второй печи для обжига, рядом с лабиринтом теней, где, как он знал, притаились еще несколько подмастерьев.
— Мне это ни к чему, — пробормотал он едва слышно.
У него за спиной вдруг раздался яростный рев. Акмед увернулся от нападения очередного врага и нанес ему такой удар по голове, что тот потерял сознание.
Скорчившись за стеллажом, он стал невидимым, словно и вовсе перестал существовать. Его противники не представляли для него никакой угрозы, поэтому он начал подумывать о том, как сэкономить диски. Он подождет, когда оставшиеся семь врагов встанут так, что окажутся в поле его зрения одновременно.
«Один выстрел на всех, в крайнем случае два, — подумал он. — Таким образом удастся сберечь диски».
8
В первый момент Рапсодия не почувствовала ничего общего со своим путешествием по Корню. В отличие от мрака, царившего под Сагией, в туннеле, где потолок порой терялся где-то высоко над головой и то тут, то там попадались тонкие, похожие на веточки корешки, пол и стены были аккуратно выложены плитками и напоминали акведуки в Канрифе, являвшиеся частью сложной вентиляционной системы и одновременно предназначавшиеся для сбора воды. Кроме того, теплое сияние Звездного Горна, заливавшего ровным светом грязную воду, разгоняло мрак и уменьшало ее тревогу.
Рапсодия заставила себя не думать о замкнутом пространстве и о том, насколько глубоко под землей она оказалась, сосредоточившись на эфемерном сиянии, исходившем от стен. Она настолько погрузилась в мысли о своем мече, так старательно боролась с рвущейся наружу паникой, что заметила два блестящих в темноте глаза лишь в самый последний момент.
Увидев их, она сразу же остановилась. Меч, связанный с ней благодаря ее союзу со стихией огня, тут же почувствовал ее волнение, и пламя взметнулось вверх.
Раздался пронзительный, исполненный страха и боли крик, эхом отразившийся от стен туннеля, и маленький раб, полуослепший от жизни под землей, прикрывая глаза рукой и плача от ужаса, умчался прочь.
Рапсодия отругала себя за то, что не подумала об ужасе, который может вызвать у детей яркий свет, неожиданно вспыхнувший там, где царит вечная ночь, быстро убрала меч в ножны, и сияние погасло.
— Все в порядке, — крикнула она не слишком громко. — Все в порядке. Извините меня.
В ответ она услышала лишь тишину и звон капель, падающих в воду.
Теперь, перестав что-либо видеть, Рапсодия пробиралась вперед на ощупь и слышала, как около стен шуршат крысы, а в воде копошатся черви и мимо ног скользят змеи. Как только погас свет, всякая мерзость тут же выбралась из своих нор.
Гладкая змея, скользнувшая совсем рядом и коснувшаяся руки, напомнила Рапсодии об огромных червях, поселившихся на корне Сагии, и она вздрогнула от отвращения, но заставила себя успокоиться и поползла дальше, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в абсолютной темноте. Впереди она уловила легкий шорох, какое-то движение, и решила, что на крыс это не похоже.
Ее внутренняя связь с мечом, спрятанным в ножны из черной слоновой кости, ослабела, отошла на второй план. Черная слоновая кость крайне редкий материал, он не пропускает никаких вибраций, защищает то, что прячет, от посторонних глаз — важное качество для безопасности илиаченва’ар.
Рапсодия осторожно опустила руку под воду и, содрогнувшись от отвращения, потрогала дно. Теперь, когда Звездный Горн не освещал ее путь, у нее возникло ощущение, будто стены туннеля смыкаются вокруг нее, давят на плечи; ей казалось, что она вот-вот задохнется. И Рапсодия вновь в памяти вернулась к тому времени, когда она ползла по сырому корню Сагии, и вспомнила свои слова, сказанные сержанту-болгу, которого тогда еще совсем не знала и который теперь стал одним из самых близких ее друзей:
«Я из лиринов. Мы плохо чувствуем себя под землей».
«Ой видит».
Неожиданно внутри у нее все сжалось, и ее чуть не вырвало — окружающий мир вдруг завертелся в бешеной пляске.
«И как ты себя чувствовала? — звучным и постоянно меняющимся голосом спросила ее Элинсинос, древняя дракониха. — Как тебе понравилось путешествие? Как ты перенесла пребывание под землей, ведь лирины почитают небо?»
Она ответила шепотом — тогда и сейчас:
«Это все равно что быть похороненной заживо».
У Рапсодии начали дрожать руки. Поскольку она ползла на четвереньках, у нее заболели локти, не выдерживая напряжения, и она упала в вонючую воду, ударившись подбородком о пол.
Она быстро поднялась и вдруг отчаянно захотела позвать Акмеда, просто чтобы услышать его голос, но сразу сообразила, что не имеет права поддаваться страху. Дети-рабы, которые прятались где-то дальше в темном туннеле, наверное, боялись ее не меньше, чем она сама боялась этого темного подземелья, крыс и змей. Малейшее проявление слабости с ее стороны, скорее всего, приведет к тому, что они решатся, объединившись, напасть на нее, и им поможет знание этого отвратительного места, ставшего их домом. Рапсодия не сомневалась, что тяжелая жизнь сделала детей жестокими и безжалостными, иначе им здесь просто не продержаться.
Они могут разорвать ее на части.
У нее гулко забилось сердце. Рапсодия подумала о Грунторе и его связи с Землей, и пожалела, что великана нет рядом. Дитя Земли — так назвала его Мэнвин в своем пророчестве.
Трое придут, опоздав, и уйдут слишком скоро,
Они — как стадии жизни людской:
Дитя Крови, Дитя Земли, Дитя Неба.
Если они все правильно поняли, Акмед, Грунтор и она являются Тремя, предсказанными пророчеством, и, значит, она — дитя Неба, именно так говорили о себе лирины.
«Я не должна, не должна здесь находиться», — подумала Рапсодия, чувствуя, как у нее кружится голова, а к горлу подступает тяжелый комок. Ее место под открытым небом, усыпанным звездами, где она сможет спеть посвященный им гимн.
Рапсодия уловила в воздухе запах смерти, почувствовала, как он окутывает ее, точно толстое, душное одеяло. Здесь, наверное, погибло множество детей, ставших жертвой тяжелого, изнурительного труда и нехватки воздуха. Или, быть может, она ощущает приближение собственного конца? Дети были где-то рядом. Неужели они собрались с духом и решили на нее напасть?
«Ты трусиха, — подумала она. — Ты же илиаченва’ар, твоя задача нести свет в царство тьмы. А ты готова сжаться в комок, словно дитя в утробе матери. Мама, меня преследуют мои сны. Посиди у моей постели, дай мне свет».
