страдания?
— Именно.
— Ага. Ну, в таком случае чисто математически я не сумею это сделать за одну ночь, извини.
Он наклонился над ней и прикоснулся лбом к ее лбу, так что их глаза оказались совсем рядом.
— Но ты можешь попытаться.
— Наверное. До рассвета мне все равно больше нечем заняться.
— Забудь о рассвете. Намерьены еще сейчас продолжают пить за нас. Они придут в себя не раньше полудня.
Глаза Рапсодии заискрились.
— Ладно. — Она обняла его рукой за шею.
Гвидион забрался в постель и расположился над ней, опираясь на ладони и колени.
— А после того как этот проклятый Совет закончится, твоя карточка для танцев будет занята на ближайшие шесть месяцев.
— Шесть месяцев? Нет, не думаю, Сэм. Быть может, две недели. Я слишком давно не была в Тириане.
Дракон зарычал.
— Извини, если ты хочешь сохранить меня, придется устроить свадьбу, в противном случае…
— Не говори ничего, все будет сделано.
— Хорошо.
— Тогда ты моя до тех пор, пока я тебе не надоем. Договорились?
Ее глаза сверкали в темноте.
— Договорились.
Ослепительная улыбка расцвела на его губах.
— Отлично. А теперь отдавай мою рубашку.
В Чаше и на окружающих полях горели костры — не меньше десяти тысяч, а в центре Чаши полыхало настоящее море огня. Ревущее пламя озаряло ночное небо, оранжевое сияние окутывали черные клубы дыма, постепенно бледнеющего, по мере того как он поднимался к звездам.
Немалые запасы вина и крепких напитков, заготовленные Акмедом, закончились уже через несколько часов, но опьяненные произошедшими событиями намерьены продолжали праздник. Оглушительное, но невнятное пение разносилась над Чашей, пугая болгов Канрифа.
Когда взошла луна, Акмед, равнодушно наблюдавший за праздником, предложил доставить новые запасы алкоголя со складов на посту Гриввен, и гости с радостью его поддержали. Фейдрит и его адъютант, Терион, начали собирать добровольцев для транспортировки новых запасов. Оказалось, что среди тех, кто еще способен стоять на ногах, большинство составляют наины.
Вскоре небольшой отряд добровольцев, повинуясь указаниям короля фирболгов и захватив с собой несколько фургонов, покинул Чашу. Пошатываясь, они шагали вперед в сопровождении болгов- намерьенов.
Акмед остался у входа в Чашу, а отряд вскоре скрылся в ночи, скрип колес заглушили песни тысяч голосов и веселый смех, которые уже много часов обрушивались на восприимчивую поверхность кожи Акмеда.
Ему еще никогда не приходилось ощущать своей кожей такого шума, даже во время сражений. Однажды Грунтор сказал, что самое страшное во время битвы — это оглушительный топот копыт и грохот орудий, убийственный шум ярости и уничтожения, отчаянные крики умирающих людей.
Этот шум не имел ничего общего с голосами войны. Хохот и песни, треск горящего дерева, радость, что долгие годы страданий остались позади, — все смешалось в чудовищный рев. Грохот прибоя, заглушавший все остальные звуки, производил на Акмеда похожее впечатление; сам воздух наполнился отвратительной какофонией, не имеющей ничего общего с прекрасной песней Рапсодии.
Казалось, весь мир плывет в изменчивом пламени костров, то ослепительно вспыхивающих, то скрывающихся в дыму. Когда тьма задержалась чуть дольше, чем обычно, Акмед поднял глаза и увидел возникшего рядом Грунтора. Шум заглушил пульс великана. До Совета Акмед воспринимал биение сердец всего нескольких человек. Теперь он оказался в окружении представителей Первого поколения и чувствовал их всех. Неожиданно приятное и успокаивающее ощущение вызвало у Акмеда легкую ностальгию.
Грунтор протянул ему старую флягу с дешевым элем.
— Пришлось все им отдать. Они знают, как устраивать праздники, верно, сэр?
Акмед ничего не ответил, лишь поднес флягу к губам и сделал несколько больших глотков.
Край Чаши возле Помоста Созывающего закрывала пелена черного дыма, поднимавшегося над ревущими кострами. Ослепительные вспышки пламени лишь изредка разгоняли тьму, и никто не заметил на Помосте человека, молча наблюдавшего за всеобщим весельем, даже стражники болги, пустившие по кругу мех с вином.
Никто так и не заметил, как человек отвернулся и слился с клубами дыма, точно тень из Прошлого. В кромешной тьме незнакомец склонился над Помостом, взял рог намерьенов и ушел прочь, скрываясь за тучами дыма и пепла.
81
Сладкий аромат корицы и кардамона, который сопровождался другими, более сильными запахами, наставил Гвидиона открыть глаза. Он тут же увидел свою сияющую жену, присевшую на край постели с дымящимся подносом на коленях. Она рукой направляла ароматы в сторону Гвидиона и улыбалась ему.
— Доброе утро, милорд, — произнесла она голосом вышколенной служанки. — Не хотите ли слегка перекусить перед Советом?
— Я безусловно не против, но милорд уже встал. И он не любит, когда о завтраке говорят так небрежно. — Он ухмыльнулся, наслаждаясь изумительными ароматами. — Боги, какой чудесный запах.
— Рада, что тебе нравится. Корица и более сладкие приправы подобны флейтам они ласкают ноздри, в то время…
— Я имел в виду не пищу, — с хитрым видом заявил он. — Кто позволил тебе оставить королевские объятия?
Рапсодия посмотрела на свои руки.
— Оставить? По-моему, я их нигде не оставляла.
— О, правда, а я и забыл, теперь ты тоже королева, не так ли? Королева намерьенов.
— Давай не будем о грустном, — с шутливой мрачностью отвесила она. — Это ты во всем виноват.
— Я с радостью признаю свою вину. Не исключено, что намерьены в конечном слете будут благодарить меня только за это.
— И не рассчитывай, — возразила Рапсодия. — А теперь принимайся за завтрак. Вот попки с корицей… — Гвидион расхохотался, вспомнив, как прежде называл эту часть ее тела «булочками», и чуть не перевернул поднос. — Эй, осторожнее. А еще я сварила ужасный кофе, как ты любить.
— Да благословят тебя боги. — Гвидион взял протянутую чашку и держал ее, пока Рапсодия наливала сливки. Потом он сделал глоток и ухмыльнулся: — Превосходно, благодарю тебя.
Рапсодия вздохнула, делая вид, что ее переполняем отчаяние.
— Он ненавидит мой чай, но хотя бы пьет кофе.
— Твой чай он тоже любит, он рассказал тебе об этом века назад. Он все в тебе любит. Очевидно, все это означает, что завтра утром еду буду готовить я?
— Ты совершенно прав, — серьезно ответила Рапсодия. — Я решила, что мы будем меняться каждое утро, и тогда у другого появится шанс немного поспать.
Он сделал еще пару глотков.
— Ты шутишь? Я никогда не видел тебя спящей, постоянно что-то убираешь, поешь — уж и не знаю, чем ты занималась целых три часа. Ты уже встала и оделась, а до рассвета еще два часа — снаружи темно, Эмили.
— Ну, еще несколько таких ночей, и я не сумею рано встать. Я думала, что проснусь не в постели, а в дымящемся кратере. Мне необходимо спать, чтобы выжить. — Рапсодия с интересом наблюдала, как Эши краснеет и поспешно прячет лицо за чашкой. — Кофе слишком горячий?
