передохнуть, почти все время проводила возле светловолосого малыша, чья мать была из лирингласов. На ноге у него оказалась рана, которая начала гноиться, и Рапсодия пела гимны и целительные песни, а также прикладывала травы, стараясь утешить и успокоить мальчонку. На закате солнца они разбили лагерь и достали свои припасы, рассчитанные на долгое путешествие и оказавшиеся очень кстати: накормить столько голодных ртов задача не из простых. Акмед задумался, глядя на восток.
До перевала Бахран, второго северного аванпоста фирболгов, было еще два дня пути. Они решили оставить детей там, под защитой гарнизона болгов, — всех, кроме двоих, в чьих жилах текла кровь демона. Все мальчики, которых они спасли, кроме ученика по имени Омет, оказались сиротами, а Омет заверил Рапсодию, что его в Ярим-Пааре ничто не держит.
Глядя на Рапсодию, сидевшую рядом с костром, в котором весело трещал хворост, и прижимавшую к себе малыша по имени Арик, Акмед почувствовал, как внутри у него все сжалось. Они были очень похожи друг на друга, Рапсодия и этот мальчишка: одинаково розовая кожа и золотистые волосы. Однако что-то в Арике, какое-то животное начало, вызывало у Акмеда беспокойство. Ему казалось, будто Рапсодия завернула в одеяло маленького звереныша и баюкает его, словно малыша лирингласа, не замечая его истинной пугающей природы.
С точки зрения Акмеда, из-за этого в будущем у них могли возникнуть проблемы.
А на расстоянии многих лиг к югу, на самой северной границе гор Сорболда, происходила смена караула. Третья колонна Западного Поста совсем недавно вернулась с маневров в Отаре, отдаленном городе-государстве, знаменитом тканями, которые производили в Отар’сиде — его центре.
Это было довольно простое задание — охрана священников, предпринявших традиционное ежегодное паломничество в Сепульварту, чтобы доставить белые рясы Патриарху для церемонии Благословения нового года, которая должна состояться через полгода, во время весеннего равноденствия.
Со своим заданием они справились успешно, и сейчас солдаты расположились вдоль укреплений Западного Поста, их костры весело трещали в сгущающихся сумерках, окружив Пост яркими сполохами разгорающегося пламени. Утром, после короткого марша, они войдут в базовый лагерь в Келтар’сиде. Пехотинцы с нетерпением ждали возможности вернуться в военный город-государство и начать обучаться владению новым оружием, произведенным болгами, которое они получили перед тем, как выступить в Отар. Милдив Джефастон, командир колонны, сменился с дежурства и собирался поужинать и отправиться спать, когда зимний ветер донес до него ласковый голос:
— Пора, Милдив Джефастон.
Солдат недоуменно потряс головой, он привык слышать диковинные песни ветра, особенно после долгого марша, но никогда до сих пор ветер не разговаривал с ним так внятно и не звал по имени.
Он замер на месте, потер ухо, снова потряс головой, словно хотел отогнать воображаемый призыв, и уселся около самого большого из двух костров, взяв миску с жарким из рук повара, проходившего мимо. Он чувствовал себя прекрасно и уже поднес ложку ко рту, как вдруг снова услышал голос, который звал его, только на сей раз тише:
— Пора, Милдив Джефастон.
Джефастон огляделся но сторонам: пятьсот солдат спали, триста стояли на своих постах, тысяча двести кавалеристов со своими конями расположились неподалеку.
— Кто меня звал? — спросил он другого командира, устроившегося возле него.
Тот поднял голову от миски с жарким, огляделся по сторонам и покачал головой.
Джефастон снова прислушался, но больше ничего не услышал, и решил заняться ужином.
Может быть, таинственный голос ему почудился. Стучат ложки об оловянные миски, потрескивает огонь в костре, вокруг разговаривают люди, смеются, ругаются, играют в кости. Видимо, смешение этих звуков и показалось ему похожим на слова. Однако эта фраза проникла в его сознание и нашла там приказ, оставленный демоном совсем недавно и ждущий своего часа.
Изменения происходили едва заметно, но он все равно их почувствовал, хотя и не понимал, что с ним творится. Он почувствовал, как некие таинственные силы захлестнули его, словно волны бушующего моря, волны пульсирующего жара костра, волны крови, которые толчками выбрасывало его сердце. Они его убаюкивали, проникали в самые сокровенные глубины его сознания, но касались лишь поверхности души, поскольку союз, замешенный на крови, заключен не был, постоянной связи не существовало. Его душа не была отдана демону навечно.
Но в отличие от своих товарищей, спящих вокруг костров, дарящих им тепло, в отличие от тех, кто слышал призывы только собственной души, Милдив Джефастон назвал ф’дору свое имя.
Новые ощущения не доставляли ему никакого дискомфорта, все предметы, как бы далеко они ни находились, он видел ясно и четко, словно мир вдруг стал плоским. Ему казалось, будто его собственные ноги и руки стали длиннее, из спины ушла тупая боль, и он расслабился. Он ощущал невероятную легкость и одновременно силу, точно черпал ее из воздуха и окутавшего его тепла. На Милдива Джефастона снизошло удивительное спокойствие.
А когда воля демона подчинила себе его разум, она начала распространяться и на тех, кто поклялся в верности своему командиру, на тех, кто был готов следовать за ним без малейших колебаний.
И потому, когда он решительно поднялся на ноги, собрал свои вещи, вскочил на боевого коня и приказал колонне следовать за ним, никто не произнес ни единого слова, не задал ни единого вопроса. Солдаты быстро свернули лагерь и двумя подразделениями двинулись за ним: четыре пятых солдат в первом отряде, остальные — на расстоянии одного дня пути. Они покинули Западный Пост и выехали на Кревенсфилдскую равнину, где разгуливал пронизывающий ветер.
В Наварн.
10
Солдаты-фирболги, служившие на сторожевом посту в северных пустошах перевала Бахран, приняли детей без единого слова. Они завернули малышей в армейские одеяла и погрузили в два фургона, которые должны были отправиться в Канриф с караваном второй недели, прибывшим точно по расписанию.
Акмед дал подробные указания болгам, приставленным охранять детей, и велел сдать ребятишек с рук на руки Грунтору. Дети останутся в Илорке до возвращения Рапсодии, а дальше им либо позволят поселиться в горах, либо отправят в Наварн. Мальчишки ликовали, им хватило одного взгляда на диковинное оружие и доспехи болгов, чтобы прийти в неописуемый восторг. Только бритый ученик держался сдержанно и с опаской поглядывал на уродливых хозяев окрестных гор.
За несколько минут до отправления каравана Рапсодия отвела Омета в сторону.
— У тебя все будет в порядке?
— Надеюсь, — смущенно улыбнулся ученик. — Вряд ли они захотят меня съесть, уж слишком я тощий.
— Истории про то, что они едят людей, сильно преувеличены . — Рапсодия ласково провела рукой по короткому ежику волос, которые уже начали отрастать. — Оказавшись на месте, обязательно поговори с Грунтором. Скажи, что я просила дать тебе какое-нибудь дело. Всегда смотри ему в глаза и отстаивай свое мнение — он тебя за это только зауважает. Постарайся использовать свои умения и воображение. Я уверена, ты станешь одним из самых великих мастеров Восстановления.
— Спасибо.
— Но если ты будешь чувствовать себя неуютно или поймешь, что тебе не нравится жить в горах, то, когда я вернусь, мы отправим тебя туда, куда ты захочешь. — Омет кивнул. — А пока я прошу тебя, присмотри за мальчиками.
— Хорошо.
Рапсодия повернула его на юго-восток, где на горизонте мягким розовым сиянием начал разгораться восход.
— В этих горах сейчас происходят великие дела, — как можно мягче сказала она. — Ты можешь принять в них участие. И тогда твое имя останется в творениях, которые войдут в историю древних Зубов.
Омет кивнул, забрался в фургон, где уже сидели мальчишки, и они покатили по присыпанной снегом дороге. Рапсодия еще некоторое время слышала их веселые голоса и видела возбужденные лица.
Когда спустились сумерки, четверо путников разбили лагерь на утесе, нависшем над
