Анборн не обращал на него внимания, сосредоточившись на нескольких ярдах земли впереди.
Он полз уже целую вечность, когда наткнулся на тело лучника, который подстрелил Шрайка, а теперь лежал рядом со своим арбалетом. Анборн остановился, чтобы передохнуть и перевести дыхание. Он перекатился на бок, поморщившись от острой боли в ребрах, оторвал лоскут от рубашки, чтобы перевязать кровоточащие ладони, и вновь огляделся.
На расстоянии вытянутой руки тлел скелет лошади, жар расплавил даже седло с высокой спинкой. Рядом валялась старая сабля. Анборн, забыв о боли в спине, протянул к ней дрожащую руку.
Вероятно, тела остальных врагов полностью поглотил огонь, сквозь который он полз. Анборн дышал их пеплом, вдыхал души.
Даже душу Шрайка.
В первый раз после начала сражения он вспомнил о своем друге и наставнике, скромном матросе с «Серелинды» — последнего корабля, покинувшего Серендаир как раз перед тем, как родину намерьенов поглотили морские волны. Началось долгое путешествие, во время которого они пересекли Нулевой меридиан и Шрайк, как и все его спасшиеся соотечественники, получил в награду бессмертие. Суровый солдат, он верно служил Гвиллиаму, хотя и не всегда охотно следовал за ним. Гвиллиам был отцом Анборна, и Шрайк остался рядом с сыном после смерти своего сюзерена. Они провели вместе пятнадцать столетий.
Анборна охватила скорбь, какой он не испытывал уже много столетий. Однако генерал заставил себя не думать о самом верном друге — он не мог отвлекаться от своей главной цели.
Отдохнув, он подполз к телу лучника и плюнул ему в лицо, после чего схватил за челюсть и потащил за собой.
Раздался громкий треск, и на землю рухнула здоровенная ветка, во все стороны полетели искры и пепел. Анборну пришлось прикрыть лицо.
Воздух стал таким горячим, что ему показалось, будто его легкие наполнились огнем.
Он уже начал задыхаться, а из горла пошла черная кровь. Старый воин с горечью был вынужден признать, что один он не справится.
Тогда он решил воспользоваться последним шансом.
Некоторое время вокруг был слышен только рев пожара, не дававший ему сосредоточиться, мешавший уловить хоть что-нибудь в этом хаосе. Он нетерпеливо потер уши, проклиная свою бесполезность, и попытался отсечь все посторонние звуки, чтобы уловить нежную песнь ветра.
И вот наконец он ее услышал. Легкий ветерок, возможно, был рожден самим пожаром.
Анборн прислушивался к его малейшим изменениям, оценивал его силу.
Потом он собрал все оставшиеся силы, поднял голову, повернулся на запад и произнес слова Призыва, на который ему приходилось отвечать, но который сам он никогда прежде не отправлял на крыльях ветра.
— Льюк, западный ветер, ветер справедливости, услышь меня, — хрипло заговорил Анборн на древнелиринском языке
Когда Анборн посреди горящего леса произносил древний Призыв солдатского братства, он вспомнил, как однажды ветер принес ему чистый, тихий Призыв и, бросившись на выручку, он оказался в заснеженном лесу в самый разгар бури. Он откликнулся на него и нашел замерзающую женщину, которая вела в поводу едва живую лошадь с потерявшим сознание гладиатором.
Женщина стала королевой лиринов, а потом и намерьенов.
Гладиатор, которого она увезла с собой в царство за гранью жизни и смерти, остался там. Потом он вернулся, и весы избрали его Патриархом.
Генерал поморщился: какая ирония судьбы!
Тогда он спас их обоих, хотя временами ему хотелось прикончить скотину гладиатора. В тот раз Анборн, почувствовав скрытую от посторонних магию ветра, отдал себя во власть стихии и оказался там, где в нем нуждались. Правда, он считал, что идет на помощь Кузену. Анборн не знал, что, поступив так, он заслужил прощение за преступления, совершенные во время Намерьенской войны и преследовавшие его во сне и наяву.
После этого он вновь научился спать.
А теперь Рапсодии нет. Он не смог защитить ее, нарушил клятву, данную племяннику, потерял и ее, и их с Эши нерожденное дитя. Боль была сокрушительной.
И тогда он обратился к другому ветру, северному, самому сильному из всех четырех, в надежде, что он сможет донести его зов до кого-нибудь из Кузенов, которых, как совсем недавно Анборн объяснил Гвидиону Наварнскому, практически не осталось в этом мире.
— Клянусь Звездой! — вскричал он, вдыхая в легкие едкий дым. — Я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат!
Он надолго закашлялся.
Лишь рев обезумевшего пламени был ему ответом.
Он постарался справиться с отчаянием, грозившим затопить его душу и продолжавшим нашептывать слова сомнения. Генерал знал, что не на всякий зов Кузена приходит ответ. Он и сам слышал такой зов дважды всего несколько недель назад и был готов откликнуться на него, но двери ветра так и не распахнулись перед ним. Он не сумел найти человека, который звал на помощь.
Быть может, и сейчас к нему никто не придет.
— Джэн, южный ветер, самый стойкий, — прохрипел Анборн, чувствуя, как теряет голос. — Клянусь Звездой, я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат. — Он сглотнул, стараясь заставить свое горло произносить слова. — Я позову, и меня услышат.
Казалось, Время замедлило свой бег, оно начало плавиться и изгибаться в этой невыносимой жаре, точно стекло в руках стеклодува.
Теперь дым стлался по земле. Генерал закрыл лицо руками, мучительно пытаясь сделать вдох, но задача показалась ему слишком трудной.
Никто не придет.
Анборн перекатился на спину и посмотрел в пылающее оранжевое небо с серыми и черными полосами обгоревших ветвей, на фоне которых вспыхивали искры.
«Никого не осталось, чтобы ответить на мой зов», подумал он, равнодушно наблюдая, как трещат и падают под напором огня огромные деревья Гвинвуда. Великолепный лес, владения его бабушки, драконихи Элинсиноc, у него на глазах превращался в пепел.
Анборн почувствовал, как кожа у него на лице, исцеленная волшебным даром Рапсодии, вновь покрывается ожогами. Он сделал вдох, повернулся к востоку и произнес имя последнего ветра.
— Зэс, — прошептал он. Ветер утра. Он сглотнул, вспомнив другое его имя: ветер смерти. — Выслушай меня.
Горло Анборна наполнилось дымом, он мог только хрипеть, зубы стучали, высохший язык едва шевелился.
— Клянусь Звездой, я буду ждать, — пробормотал он. — Я буду… наблюдать. — Анборн сглотнул и попытался выдавить из себя еще несколько слов. — Я… позову…
Его губы застыли.
На берегу моря старик с кожей цвета плавника оторвал взгляд от песка, на котором чертил какие-то символы, словно бы услышал далекий голос ветра. Он посмотрел в серо-голубую даль вечно меняющегося горизонта, прислушался еще раз, но до него донеслись лишь крики чаек.
Он покачал головой и вновь принялся рисовать картинки на песке.
КУЗЕН, услышавший Призыв, скакал на лошади по зеленым полям, направляясь домой.
Он остановил своего скакуна и прислушался к ветру, стараясь вновь уловить звуки, печальные слова, которые он слышал однажды много лет назад, произнесенные на языке, давно ставшем мертвым:
«Клянусь Звездой, я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат».
Он не узнал голос, хриплый шепот человека, близкого к смерти, но Кузен на это и не рассчитывал.
У него перед глазами расстилались бескрайние волнующиеся поля, теплый ласковый ветерок овевал
