неровными краями, размером с ладонь взрослого мужчины, испуская сияние, медленно опустился на дно, в самую середину какой-то кучи грязи.
Фарон перестал бушевать, заметив на лице хозяина балагана удивление, и проследил за его взглядом, который остановился на дне чана. Паника тут же сменила ярость, Фарон нырнул в грязную воду и, схватив голубой диск, быстро вернул его на место, в складки у себя на животе. А потом хмуро посмотрел на хозяина цирка.
Тот уже заорал, призывая своих громил, и принялся закатывать рукава.
— Отдай это мне, — велел он тихим угрожающим голосом.
Фарон покачал головой и отполз в дальний угол. Тогда хозяин балагана схватил чан за края и начал его раскачивать.
— Я сказал, дай это мне, урод. Иначе я вытащу тебя из воды, швырну на песок Сорболда, и ты, предварительно помучавшись, быстро превратишься в сушеную падаль.
Фарон шипел и плевался в ответ.
Громко топая, в фургон влетели служители. С ловкостью, приобретенной за долгие годы общения с упрямыми чудовищами и опасными зверями, они схватили Фарона и, не обращая внимания на нечеловеческие вопли, прижали его к задней стенке чана. Затем хозяин, одежда которого насквозь пропиталась вонючей водой, выхватил голубой диск из складки на животе своего пленника и принялся разглядывать его в свете фонаря.
Сокровище, за которое с таким остервенением сражался Фарон, и в самом деле оказалось овалом, слегка неровным по краям. Если держать его ровно, он был серым, голубым же становился, когда его поворачивали к свету, но уже в следующее мгновение на его поверхности начинала резвиться разноцветная радуга. На одной стороне овала было выгравировано изображение глаза, окруженного чем-то вроде облаков. Хозяин балагана, осторожно поворачивая свою находку в руках, заметил, что на другой стороне тоже имеется такое же изображение, только глаз практически полностью закрывают облака.
Он посмотрел на дрожащего Фарона, которого продолжали удерживать служители, тот сердито верещал, и его черная кровь медленно стекала из складок на животе и расползалась по воде.
— Какая красивая штучка, правда же? — задумчиво пробормотал он и поднял диск, чтобы подразнить Фарона. — По крайней мере, теперь я знаю, как заставить тебя выполнять свои обязанности, мальчик- рыба. — Он кивнул служителям. — Отпустите его.
Громилы выпустили Фарона, позволив ему соскользнуть в полупустой чан, и вышли из фургона. За ними последовал мокрый, но очень довольный хозяин балагана.
Фарон продолжал подвывать, то печально, то злобно, пока Утконожка Салли наконец не пришла в себя. Она прижала руку к разбитому лбу, путаясь в мокрых юбках и пошатываясь, добрела до чана и принялась бормотать ласковые слова, пока Фарон не начал жалобно всхлипывать.
— Ну-ну, мой Фарончик, не переживай, миленький. Это жизнь. — Она нежно погладила его костяшками пальцев по мягкой голове. — Наша житуха в цирке.
14
От изучения старого пыльного тома Акмеда оторвало известие о том, что прилетела почтовая птица.
Грунтор в последнее время привык сидеть или стоять, молча разглядывая военные карты и изучая доклады, которые поступали от Глаз с дальних аванпостов — сторожевых башен, расположенных на самых окраинах королевства, за Проклятой Пустошью и голубыми лесами центрального Илорка, в самом сердце Зубов. Болезнь поразила кланы Когтя и Потрошителей, но не затронула Глаза, поэтому большая часть информации поступала к нему от вождей, старавшихся заручиться его расположением в отсутствие конкуренции. Новости, приходившие от них, были совсем неутешительными.
На каменных стенах пещеры, вырубленной в горе, в которой располагался главный Зал Советов, плясали причудливые тени, их отбрасывало пламя, пылавшее в огромном очаге, расположенном в одном из углов, тишину в комнате нарушал лишь раздававшийся время от времени треск сырых поленьев. Когда служащий птичника открыл дверь, скрип петель наполнил все помещения. Грунтор поднял голову и увидел, что король болгов раздраженно смотрит на гонца.
Солдат вежливо откашлялся — по человеческим меркам этот звук скорее напоминал ворчание, — и Акмед нетерпеливо махнул рукой.
Довольно долго он сидел, уставившись на кусок промасленной ткани, которую ему передал гонец, затем откинулся на спинку массивного деревянного кресла и прикрыл губы руками — жест, говоривший о том, что он погрузился в размышления. Наконец он поднял голову и мрачно посмотрел на старшего сержанта.
— Через пару недель мне придется снова уехать, — сообщил он Грунтору.
— Ты ж только вернулся, — сердито проворчал тот. — Что опять стряслось?
— Мне нужно присутствовать на карнавале, — буркнул Акмед.
— А, ну если так, тогда, ясное дело, конечно, поезжай и развлекись хорошенько, — язвительно отозвался Грунтор. — И привези мне вкусненького засахаренного миндаля, если у них найдется горсточка.
Акмед швырнул письмо в огонь и дождался, пока оно сгорит, прежде чем заговорил снова.
— Рапсодия и ее бесполезный муженек решили, что пришла пора сыну Стивена, Гвидиону, озаботиться управлением своей провинции. Никогда бы не поверил, что стану говорить такое про намерьена, но, должен признаться, мне нравится юный Гвидион не меньше, чем нравился его отец.
— Да уж, старина Стив был парнем хоть куда, — подтвердил Грунтор, слегка подобрев. — Но Ою придется взять на себя смелость и напомнить тебе, твое величество, что у тебя тута и своих делов хватает, если ты улавливаешь, что Ой имеет в виду. Болезнь вконец разбушевалась — точнее, те, кто потрогал стекло Светолова и выжил, ужасно мучаются. Парни в траншеях ведут странные разговорчики, а Глаза докладывают, что Сорболд ведет себя непривычно тихо. Ою совсем не нравится то, что носится у нас в воздухе. По-моему, самое время, чтобы сидеть дома.
— Точно, — не стал спорить с ним Акмед. — Но у меня имеются собственные причины, чтобы туда отправиться, помимо необходимости принимать участие в торжественной церемонии и развлекаться в компании надутых намерьенских аристократов.
— Ой бы в жизни не сообразил, — сухо изрек Грунтор. — Мы же все знаем, как нежно ты обожаешь такие вечеринки. Ой думает, что одна из твоих причин в том, чтобы герцогиню порадовать.
Король болгов встал и, подойдя к очагу, опустился около него на корточки, подставив лицо с чувствительной кожей пульсирующим струям жара.
— Вовсе нет. Я хочу, чтобы она мне помогла. Она моя должница. — Он встал и вернулся к своему столу и пыльному тому. — Кроме того, у меня есть кое-что для будущего герцога — я нашел эту штуку, когда мы спасали Рапсодию, и забрал себе, хотя Эши заявил, что она должна принадлежать Гвидиону. Но я хочу отдать ее мальчику, чтобы он правильно ее использовал. И отдать при свидетелях. И последнее, я намерен проверить, как поведут себя архонты в мое отсутствие. Они наконец узнали всю правду и теперь понимают, чего я от них требую и какова цель их жизни. Меня не будет меньше двух недель. Это же совсем мало, не сомневаюсь, что ты справишься и сможешь присмотреть за порядком.
Сержант ничего ему не ответил, он смотрел в резвящееся пламя и пытался представить себе, какие новые ужасы уготовила им судьба на сей раз.
Драконица, дрожа на пронизывающем ветру, отчаянно цеплялась за заснеженные камни высокого горного пика. Она выползла из ворот замерзшего дворца и, сражаясь с ледяной вьюгой, забралась на самую вершину темной горы.
Она обернула свое змеиное тело вокруг вершины, чувствуя, как тут же начал коченеть ее длинный змеиный хвост, сжала зубы, борясь с порывами ветра, и попыталась открыть глаза. Ураган, бушевавший здесь, наверху, снова ударил в нее тугой волной, вонзил ледяные пальцы в веки.
«Проклятье», — подумала драконица.
Она страдала от холода гораздо меньше, чем раньше, потому что внутри ее пылал огонь. Когда она вспомнила свое имя, в самых потаенных глубинах ее существа вспыхнула обжигающая сила, источник могущества и энергии, которых ее лишили, заключив в подземную гробницу. Не зная собственного имени и прошлого, не зная, как она оказалась в своем нынешнем положении, она чувствовала себя слабой, не
