— Я уже давно вернул свои деньги, и меня вполне устраивает прибыль, которую он приносит. — На лице у него появилось жесткое выражение, ему совсем не хотелось торговаться. — Он не продается,
Ладони Талквиста вспотели.
— Тогда в двадцать раз больше.
Хозяин цирка повернулся к нему спиной и подошел к выходу из фургона.
— Это чудовище поглощает галлон угрей за раз. По милости Утконожки Салли, которая даже порки не боится, лишь бы его побаловать, он съел почти всех моих золотых рыбок, осталась всего дюжина — на развод. За ним очень непросто ухаживать и трудно заставить слушаться. Кроме того, какая вам может быть от него польза? Нет, милорд, будучи вашим другом, я не могу вам его продать, даже представить не в состоянии, что вы действительно хотите его получить. Идемте за мной, и я покажу вам кое-что новенькое и не менее завораживающее.
Он нервно оглянулся через плечо, но регент продолжал смотреть на мальчика-рыбу. Гарта охватило отчаяние, но уже в следующее мгновение ему в голову пришла замечательная мысль.
— Кстати, у меня есть новый фургон для развлечений особого рода. Я могу поставить служителей на страже, если вы захотите там немного отвлечься от своих проблем, совсем как в старые…
Талквист повернулся и наградил его убийственным взглядом.
— Мое последнее предложение — в двадцать раз больше того, что ты за него заплатил, и безопасный проезд по моим землям.
Угрозу, прозвучавшую в его голосе, ни с чем нельзя было перепутать. Хозяин цирка глубоко вдохнул и медленно выдохнул, опасаясь показать, как сильно он разозлился.
— Хорошо. Я заплатил за него двести золотых крон плюс еще две, — быстро добавил он, вспомнив наглого рыбака.
— Ты врешь, — презрительно заявил Талквист. — Но мне все равно. Я пришлю за ним своих солдат через два часа. Они доставят тебе деньги, но я заплачу в золотых сорболдских солнцах — они приравниваются к двум орланданским кронам.
— Думаю, вам понадобится и его еда, — сердито проговорил хозяин цирка. — Вряд ли в вашей пустыне вам удастся раздобыть столько рыбы, сколько ему нужно. Она будет вам дорого стоить.
— Не важно, оставь рыбу себе, — ответил будущий император, не отводя глаз от чана с водой. — А теперь уходи. Я хочу некоторое время спокойно понаблюдать за своим новым приобретением, а твое общество, как я вижу, выводит его из себя.
Он продолжал смотреть в зеленую воду, устремив внимательный взгляд на бледное, похожее на рыбу существо, чьи затянутые молочно-белой пленкой глаза с невыразимой ненавистью следили за хозяином цирка, пока тот не вышел из фургона на улицу.
ОХОТА
17
Подозрительность, присущая Акмеду, стала сутью порядков, установленных им в Илорке, многие из которых невозможно было даже представить ни при каком другом королевском дворе. Лишь самым доверенным сподвижникам Акмед сообщил, что покидает свое королевство. Это событие практически никогда не сопровождалось торжественными церемониями, столь любимыми многими монархами. Он беззвучно исчезал под покровом темноты, прилагая все усилия к тому, чтобы информация о его уходе не распространилась дальше его покоев. И только в тех случаях, когда Акмеду требовалось, чтобы об этом узнали явные, а также и тайные враги, он делал исключение из своего правила.
Старший сержант охотно участвовал в подобных фарсах, понимая, что таким образом Акмед пытается избавиться хотя бы от некоторых из целого сонма преследующих его страхов. Грунтор не тратил попусту время на то, чтобы объяснить своему другу очевидную нелепость его поведения, поскольку любой его подданный моментально чувствовал, что король покинул свое королевство, — просто в горах сразу же спадало напряжение. Уже в первые несколько часов после отъезда Акмеда практически все болги, обитавшие в туннелях, расположенных перед Проклятыми Пустошами, ощущали его отсутствие и облегченно вздыхали.
Сам Акмед знал о сложившейся парадоксальной ситуации — больше его отсутствия болги боялись его возвращения, — и это вызывало у него раздражение и тревогу. На самом деле ему хотелось увидеть Рапсодию не только по тем причинам, о которых он сообщил Грунтору. Ее природная музыка и вибрации, исходящие от нее, всегда оказывали успокаивающее воздействие на его оголенные нервы, смягчая присущую ему агрессивность. Акмед не только намеревался потребовать выполнения данных ему Рапсодией обещаний, но и среди прочего рассчитывал, что хотя бы на короткое время обретет умиротворение.
Поэтому, собрав в сумку инструменты для обработки стекла, он, едва сдерживая нетерпение, сидел в Большом зале, дожидаясь, когда войдет Кубила, архонт торговли и дипломатии, закончив переминаться с ноги на ногу, стоя возле дверей.
— Ну, в чем дело? — сердито спросил король, жестом предлагая молодому человеку подойти поближе.
Архонт откашлялся.
— Сир, посол просит аудиенции с вами.
— Посол? — не веря своим ушам, уточнил Акмед. — Посреди ночи?
— Да, сир, — смущенно ответил Кубила.
Он, как и другие архонты, не слишком боялся короля, поскольку Акмед относился к ним с явно выраженным уважением. Однако Кубила чувствовал важность происходящего, и ему было не по себе.
— Идиот, — пробормотал король, перекладывая сумку в другую руку. — Отошли его прочь.
Архонт вновь откашлялся.
— Сир, посол прибыл издалека. Быть может, вам следует его выслушать, к тому же он утверждает, что отнимет совсем немного вашего времени.
— Мне все равно, даже если он приплыл с погибшего острова Серендаир, — проворчал Акмед.
Он повернул голову в сторону двери, находившейся за троном, Грунтор кивнул и двинулся к ней.
— Сир, посол представляет наинов, — запинаясь, проговорил Кубила.
В огромном зале воцарилась тишина. Акмед застыл на месте, а потом медленно перевел взгляд на дрожащего архонта. Затем он сделал несколько медленных вдохов и выдохов, после чего протянул сумку Грунтору.
— Встретимся на месте, — буркнул он сержанту.
Грунтор кивнул.
Акмед дождался, когда он выйдет из зала, и повернулся к Кубиле.
— Пусть войдет, — коротко бросил он.
Кубила поклонился и, вернувшись к главному входу в Большой зал, распахнул одну из двух огромных створок, украшенных резьбой и позолотой еще во времена Гвиллиама.
Через мгновение в зал вошел нежданный гость. У него были мощная шея, широкие плечи и грудь, напоминающая бочку, и сильные ноги. Ниже повелителя болгов на полголовы, он держался очень прямо и с поистине королевским достоинством, отчего казался таким же высоким, как сам Акмед. Борода, доходящая до середины груди, была темно-русой у подбородка, серебристой посередине и белой у завивающегося кончика. Смуглая кожа имела желтовато-землистый оттенок, верный признак того, что он живет в сердце гор, вдали от солнца, но вблизи от жара кузнечных горнов. Когда он входил в зал, Акмед заметил, что свет настенных светильников отразился в его глазах синевато-желтым сиянием — такие глаза король видел у диких животных.
— Рад встрече, сир, — с поклоном молвил посол. — Меня зовут Гэрсон бен Сардоникс, я посол его величества Фейдрита, Повелителя далеких Гор.
— Мне известно, кто вы такой, — язвительно ответил Акмед. — Я терпел ваше присутствие на церемонии моей коронации, а потом еще во время Намерьенского Совета четыре года назад. Представители вашего народа употребляли в десять раз больше пищи и вина, чем все остальные делегации, вместе взятые, а после отъезда оставили ужасающее безобразие — лишь сейчас нам удалось привести предоставленные вам покои в порядок. Что вы хотите?
