И вновь поднялся жуткий крик, Утконожка Салли кричала вместе со всеми.
Голова статуи повернулась.
На мгновение Фароном овладело ощущение, которого он больше не испытывал с тех пор, как оказался в теле из Живого Камня. Его охватила печаль.
«Она меня не помнит», — подумал он.
В этом было что-то бесконечно трагическое — без Салли и ее доброты в мире не останется никого, кто бы знал его таким, какой он есть.
Кто любил бы его таким.
Он приложил свободную руку к уху, к тому месту, где удачный выстрел отколол кусочек его плоти. Он не испытывал боли, лишь ощущал, как поврежденный участок высыхает, словно камень перестал быть живым.
Неожиданно зов усилился, песня диска стала громче.
Он вскинул голову, но отвратительный шум, до этого только заглушавший зов, перекрыл его окончательно, не давая найти сокровище.
Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от шума, но это не помогло.
И самый громкий источник звука находился совсем рядом.
Его пальцы сомкнулись на горле Утконожки Салли, и он сжимал их, пока звук не прекратился.
Оставшиеся в живых уроды в ужасе наблюдали, как великан оторвал голову Утконожке Салли и отбросил ее в сторону, а затем выпрямился и повернулся к хозяину цирка.
Тот успел спуститься по лесенке из фургона и ступил босыми ногами на снег.
— Сделайте что-нибудь, жалкие идиоты! — взвизгнул он, повернувшись к оставшимся служителям, но те бросились врассыпную.
Вместе с уродами, способными передвигаться, они мчались в темноту Кревенсфилдской равнины. Женщина, с которой он только что пытался заниматься любовью, выглянула наружу и метнулась обратно, что оказалось роковой ошибкой. Через несколько мгновений великан поднял фургон и швырнул его на землю за спиной хозяина цирка, отсекая тому путь к бегству.
Хозяин застыл на месте, судорожно озираясь по сторонам, но деваться ему было некуда, ибо сзади валялся разбитый фургон, из окошка которого торчало изуродованное тело женщины.
А перед ним высилась гигантская тень, более всего похожая на каменную статую, но двигавшаяся как человек.
В глазах которого горела ярость.
Хозяин балагана нервно засунул руки в карманы, пытаясь найти что-нибудь ценное. Он понимал, что от такого страшного существа не откупишься золотом и самоцветами, но ничего лучшего придумать не сумел.
Его дрожащая рука коснулась чего-то острого с неровными краями. Это был голубой диск, который он давным-давно вытащил из брюха мальчика-рыбы. С тех пор он держал его в кармане — на удачу, — к тому же диск испускал приятную вибрацию, которая положительно воздействовала на нижнюю часть его тела. Схватив диск, он швырнул его к ногам великана.
Фарон застыл на месте.
Диск блестел на снегу, отражая пламя костров и безумный свет луны. Это было его сокровище, голубой диск с гравировкой — с одной, выпуклой, стороны был изображен глаз, окруженный облаками, а на вогнутой стороне они его скрывали. Именно благодаря ему он сумел по просьбе своего отца отыскать женщину с золотыми волосами, а потом помог следить за пиратской флотилией в море. Голубой диск как раз и являлся его главным призом, и его утрата причиняла Фарону невыносимую боль.
А теперь он лежал у его ног и пел свою чистую песню, подобную звону колокольчика.
Фарон с благоговением наклонился, схватил диск и поднял его, чтобы получше рассмотреть в свете луны, но та, к несчастью, скрылась за облаками.
Потом он отвернулся, погрузившись в радость обладания своим вновь обретенным сокровищем.
У него за спиной хозяин цирка облегченно вздохнул.
Фарон замер.
На миг он почти забыл все перенесенные страдания, отчаяние, которое его охватило, когда у него отняли диск, а потом заставляли устраивать представления для толпы, бесконечное прозябание в темноте и тесноте раскачивающегося циркового фургона. Он не понимал причины своих мучений тогда, не понимал их и сейчас.
Но он их не забыл.
Фарон вспомнил, как Утконожка Салли, размахивая когтями, словно мечами, вступилась за него, как хозяин балагана ударил ее по лицу и она отлетела в сторону и осталась лежать на земле. Примитивное сознание Фарона не сохранило в памяти то, что он сам несколько минут назад сделал с Салли, но воспоминания о прежних обидах вернулись к нему лавиной — все мучения, которые он претерпел от рук человека в полосатых штанах.
Он повернулся и в то же мгновение оказался рядом с хозяином балагана. Тот даже не успел закричать — Фарон ударил его внешней стороной ладони по лицу, и он рухнул на землю как подкошенный. А затем, впервые с момента обретения нового тела, Фарон атаковал своего врага, наслаждаясь местью. Скоро тело превратилось в кровавое месиво, и Фарон отшвырнул его в сторону. Утром даже стервятники не узнают в нем человека.
Песнь дисков гремела в его ушах, заглушая вой ветра, стоны раненых и вопли умирающих. Он слышал только эту завораживающую песнь, и ничего другого ему не требовалось.
А потом Фарон услышал голос последнего диска, зовущего остальные. Он повернулся и зашагал на юг, прочь от уничтоженного циркового каравана.
Он направлялся в Джерна'Сид.
35
Перед тем как началась атака на земли болгов, Грунтора охватили дурные предчувствия — ничего подобного за бессчетное количество войн, в которых ему довелось участвовать, он не испытывал. Нет, речь шла не о страхе, у него не похолодело в животе, и его не настигла тупая боль в затылке, которая появляется у командующего, когда он понимает, что все идет не так, как он планировал. Подобные ощущения были ему хорошо известны. Сейчас он не испытывал даже тревоги, все было ровно наоборот — словно какое-то неизвестное существо вошло в его душу воина и в один момент лишило всех инстинктов, которые он успел приобрести за долгую жизнь, полную сражений.
Если коротко — он ничего не чувствовал.
Неожиданно исчезли все бессознательные подсказки, на которые привык опираться человек, живущий в постоянной опасности, — будто во всем мире не осталось ничего пугающего. Однако он не испытывал фальшивого ощущения благополучия, а лишь полное онемение всех чувств.
Если бы Грунтор не был так поражен полнейшей атрофией его, по сути, инстинкта самосохранения, он бы мог догадаться, что происходит. Впрочем, это никак не повлияло бы на исход событий, а лишь сильнее его напугало бы.
Дело в том, что исчезновение всех его чувств объяснялось полным разрывом со стихией земли — эту связь поглотила драконица.
Сердце стихии, стучавшее в его крови, оглушающий пульс мира исчез. Даже если бы перестало биться его собственное сердце, он бы не был так потрясен. Его глубокая связь с землей, которая была ему присуща всегда, исчезла, оставив его ошеломленным, в полном недоумении. Прошло несколько мгновений, прежде чем его сердце застучало вновь, и он втянул в себя воздух.
Но к тому моменту, когда он вновь обрел способность мыслить, земля под его ногами задрожала.
Рапсодия назвала подземный грот с маленьким особнячком и садом, расположенными возле темного подземного озера, Элизиумом в честь замка королей, которые правили на ее родине в Серендаире. Дочь человека и лиринки, она выросла в бескрайних полях под открытым небом, ей никогда не доводилось видеть таких удивительных и уединенных мест, как это темное озеро, на гладкой поверхности которого танцевали подчас тонкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь отверстия в скале. Она никогда не видела замка Элизиум, но, когда она была ребенком, его имя будило в ее воображении волшебные образы,
