— Вы колеблетесь…
— Ничуть. Я прочту с радостью! — Я потянулась за манускриптом, но мистер Локвуд, словно дразня, задержал его в руках и сказал следующее:
— Должен сознаться, я кое-что запамятовал. Здесь есть эпизоды и выражения, которые могут шокировать даму.
— Мистер Локвуд, я, конечно, дочь священника, но всегда читала всё, что мне заблагорассудится. Мало того, я два года прожила в Брюсселе. Меня так просто не шокируешь.
— И всё же я лучше перескажу вам вкратце. Чтение займёт у вас всю ночь — столько же, кстати, сколько Хитклиф это писал. Вы можете прочесть только те куски, где Хитклиф…
Я подняла руку.
— Нет, умоляю, не надо ничего рассказывать. Я хочу прочесть всё от начала до конца. Разумеется, я устала, да и вы, полагаю, тоже но я решительно не способна уснуть в поезде и лучше углублюсь в чтение, чем буду тщетно призывать сон («Или тосковать о месье в Брюсселе», — мысленно добавила я). Однако, прежде чем взяться за ваш манускрипт, я, даже рискуя показаться навязчивой, позволю себе повторить свой вопрос: почему воспоминания о Хитклифе до сих пор не дают вам покоя?
— Я отвечу, хотя ответ может показаться странным. Однажды бурной ночью, вроде сегодняшней, я навязал своё общество мистеру Хитклифу и провёл ночь в Грозовом Перевале. И там, среди лихорадочных снов, меня посетил, или мне почудилось, что посетил, призрак. Однако это посещение (или галлюцинация — не настаиваю на достоверности) вполне сказалось на мне лишь в последующие годы.
Я кивнула.
— Это был призрак определённого человека?
— Тень Кэтрин Эрншо.
— Спасибо. Я удовлетворена.
Он протянул рукопись, и пальцы мои, коснувшись листов, дрогнули. Я подвинулась поближе к лампе и с трепетом открыла первую страницу. Мистер Локвуд откинулся на сиденье и расслабился, однако из-под полуприкрытых век внимательно наблюдал за мной. Я старалась, чтобы лицо моё не выдало заинтересованности, ибо страницы, приоткрывающие тайну Хитклифа, могли таить ответы и на некоторые волнующие меня загадки.
2
Гиммертон, 10 апреля 1784 года
Кэти.
Это — Хитклиф, я вернулся к тебе. Я пишу эти строки в номере гостиницы «Кабанья голова», всего в двух милях от того места, где ты мирно спишь в своей постели, а завтра в карете — в своей собственной карете, Кэти, — на дороге за Пенистон-Крэгом я буду ждать твоего слова. Слова, которое даст мне право просить твоей руки. Пошли мне это слово, и ты будешь моей, хотя бы ради этого мне и пришлось залить весь дом на Грозовом Перевале кровью и вынести тебя оттуда, ступая по колено в крови. Одно твоё слово — и я буду рядом; одно слово — и мы умчимся далеко-далеко от мелочных притеснений вечно пьяного тирана Хиндли, и никто не сможет разлучить нас.
Но сначала я хочу, чтобы ты прочла этот рассказ о событиях, случившихся после моего побега. Ты поймёшь, почему я должен был уйти, что удерживало меня вдали от тебя три долгих года и почему сейчас я могу спасти нас обоих. У меня появилась своя тайна, но от тебя я не скрою ничего. Между нами больше не будет непонимания, омрачавшего последние месяцы моей жизни на Грозовом Перевале, когда, сама того не ведая, ты причиняла мне боль, а я в ответ грубил тебе; я расскажу всё; и пусть порой тебе будет так же тяжело читать некоторые страницы моего повествования, как мне больно их писать.
Прочти мою историю от начала до конца, ничего не пропуская. Я прошу тебя об этом, хотя каждая минута разлуки для меня мучительна, как нож в сердце. И всё-таки я пишу, и всё-таки я прошу тебя прочесть.
У меня для этого есть веские основания. Ты скоро сама в этом убедишься.
Кэти, я теперь джентльмен. Этим превращением обязан я причудам судьбы и своему упрямству. Я получил образование и выучился хорошим манерам. У меня есть состояние, которого нам с тобой хватит до конца наших дней. Тебе больше не придётся меня стыдиться. У меня даже есть имя. Но довольно, я должен открывать свою жизнь постепенно, чтобы ты чувствовала то, что я чувствовал, и понимала так, как я понимал. С этой минуты ничто не будет разделять нас. Читай же и знай, что я жду, и моё сердце разрывается между мукой и блаженством, которые могут принести мне следующие часы.
Ты не забыла ту ночь, когда я убежал? Я был доведён до бешенства постоянными преследованиями Хиндли, во мне кипела злоба, ибо уже много дней и вечеров ты предпочитала общество Эдгара Линтона моему, но ради тебя я готов был вытерпеть всё; сломила меня одна-единственная брошенная тобой фраза: «Выйти замуж за Хитклифа значило бы опуститься до него». (Даже сейчас, когда я пишу эту фразу, у меня горят щёки.)
Ты не выйдешь за меня! Несмотря на разницу в нашем положении, мы — одно целое, нас нельзя разделить, было бы кощунством это отрицать. А ты —
Надвигалась гроза. Угрюмые вспышки молний озаряли чёрные глубины густых клубящихся туч, и от этого тучи казались ещё темнее. Над вересковой пустошью струился зеленовато-жёлтый свет, исчезавший в вышине; колесо земли и небес перевернулось. Это колесо грозило раздавить меня.
Ибо кем я был? Мне представляется, тогда я впервые это ясно понял. Нищий, батрак, прислуга — хоть я осознавал своё падение, у меня не было слов, чтобы его выразить. Ты сама говорила, что я не утруждал себя разговорами, я предпочитал молчать.
Сравнение с Эдгаром Линтоном было не в мою пользу, — ещё бы, Хиндли выбил из меня способность к непринуждённой беседе, но кому до этого дело? В последние месяцы визиты Линтона всё чаще и чаще лишали меня даже тех немногих часов, которые я мог проводить с тобой. Но что удивительного в том, что ты предпочла его общество моему? У него светлое, открытое лицо, весёлые речи, грациозные движения — даже самые взыскательные будут им очарованы. Словно при вспышке молнии я увидел себя — неуклюжая фигура, угрюмая гримаса, отрывистая речь, — столь непохожего на безупречного джентльмена Эдгара. Тут я понял, что такое настоящая боль.
Я стоял под порывами всё усиливающегося ветра и воображал, как ткну его лицом в Болото Чёрной Лошади (в ту самую древнюю трясину, которую мы с тобой, бывало, перепрыгивали, бросая ей вызов), как буду крутить его розовые уши до тех пор, пока не начнёт сочиться кровь. При мысли об этом у меня даже пальцы заныли от удовольствия. Но это я, а не он, тону в бедности и невежестве. Ветер хлестал мне в лицо, и я выл от отчаяния. Как же стряхнуть мерзость, облепившую меня? Как освободиться? На что надеяться?
Ответа не было. Надежды не было, и только инстинкт повелевал бороться. Да, я буду бороться, и если мне не удастся подняться над Эдгаром Линтоном, то я убью его, чтобы получить желанное преимущество.
Я попытался обдумать ситуацию спокойно. Ясно, что прежде всего надо выйти из-под власти Хиндли. Куда идти дальше, я представлял себе весьма туманно, но, по крайней мере, средства на то, чтобы
Я вернулся на Перевал, когда упали первые капли дождя, и увидел тебя. Ты стояла у стены не двигаясь и смотрела в сторону Гиммертона. (Ты меня высматривала или Эдгара?) Вспышки молний озаряли твоё обращённое к небу лицо. Мысленно я покрывал его поцелуями и проклинал. Моё сердце обратилось в камень. Я забрал монеты из тайника, устроенного под силками, которыми Джозеф ловил кроликов, а потом
