Мать Зимы

пришла желтая лихорадка, – по пути они с Ингольдом миновали кладбище, где было немало свежих могил, – несколько лет голода и засухи. Платье и головной убор домоправительницы казались выцветшими и потрепанными, а конюшни, которые сейчас чистил Ингольд, явно могли вместить куда больше лошадей и домашнего скота, чем там содержалось сейчас.

Когда Джил предложила своему спутнику, чтобы они зарабатывали на пропитание целительством, как на севере, он лишь покачал головой.

– Теперь мы в Алкетче, дитя мое. Здесь даже обычные травники нуждаются в одобрении Церкви. – Он почти не использовал магию с тех пор, как они перешли границу, если не считать скрывающих чар, чтобы уберечься от всевозможных разбойников и вооруженных отрядов, во множестве бродивших по окрестностям, а также особого заклятья, дающего возможность понимать и говорить на чужом языке. Таким образом, домоправительница, беседуя с Джил, даже не подозревала, что та говорит с ней вовсе не на ха'але.

Здесь, в Далак-аре, люди были смуглыми и синеглазыми, но порой у детишек Джил замечала белые волосы и серебристые глаза истинных алкетчцев. По словам Ингольда ближе к столице дистанция между черными и белыми соблюдалась куда более строго. Накануне из укрытия среди камней Джил наблюдала, как проезжает один такой военный отряд: суровые длинноволосые воины со снежно-белыми или черными, как ночь, прядями, – третьего не дано, – собранными в хвост и выпущенными через навершие высоких красных шлемов, словно плюмажи.

Все они ехали верхом... Джил за последние пять лет не видела столько лошадей.

И все они были мужчинами.

Джил пыталась убедить себя, что именно поэтому люди так и пялятся на нее, – хотя, Бог свидетель, живя на границе, они наверняка видели немало женщин-разбойниц в штанах и с оружием. Она убеждала себя, что происходившее с ней еще не могло стать видимым стороннему взгляду.

Но то и дело она отвлекалась от работы, чтобы коснуться своего подбородка, лба, запястий и предплечий. Возможно, изменения и впрямь еще не были заметны. Ингольд ничего не говорил.

Возможно, даже эта уверенность, что она мутирует подобно тем животным, вообще была иллюзией, как псевдовоспоминания, заполнявшие ее сны и являвшиеся теперь даже наяву. Воспоминания о том, как Ингольд насиловал ее, избивал и осыпал ругательствами... Порой она еще помнила, что такого быть не могло. Однако, иногда не могла отличить истину от иллюзии и точно так же не могла сказать, действительно ли руки ее становятся длиннее, а пальцы превращаются в когти, как у той твари, что укусила ее. Она старалась заглянуть в любую отражающую поверхность, которая попадалась ей на пути, – чтобы, наконец, узнать правду.

Но правда от нее ускользала. Иногда Джил была не в силах сосредоточиться на собственном отражении. Иногда ей казалось, что она выглядит совершенно нормально. Иногда осознавала, что уже не помнит, что такое – нормально.

– Джил? – Ингольд с озабоченным видом стоял у входа в конюшню. – Ты в порядке?

Ей это кажется, или он и впрямь как-то странно смотрит на ее лицо? На ее руки?

– Ты это видишь? – сказала она ему, и он ответил: «Да».

О чем еще он мог говорить, если не об этом? Джил распрямила плечи.

– Я просто размышляла о том, что в этих краях для женщин, похоже, годится любая работа, только она не имеет права защищать себя с оружием в руках.

Ингольд улыбнулся.

– Моя дорогая Джил, лучшая защита женщины – это не попадаться мужчине на глаза и верить во всех святых. – Колдун потер затекшие плечи и уселся рядом с Джил на лавку, поднося к губам флягу с водой. – Спроси хоть у кого хочешь.

Взяв в руки посох, он начертал в пыли слово.

– Это – аттис: мужчина. Видишь значок диакритики? Это почетная частица, но она всегда является частью написания этого слова. Все мужчины – Почетные Люди. А вот – таттиш, женщина. Дословно – не-мужчина. А если точнее, не-из-нас. И, как ты можешь заметить, никакой почтительной диакритики.

– Так, значит, мы в империи, которая мыслит почтительными диакритиками? – Джил криво усмехнулась, и на какое-то мгновение мир стал совсем прежним.

– В общем-то, да. Смотри: пио-ан: колдун. А вот – то- ян: демон. – На всех домах здесь были начертаны знаки против демонов, а также традиционные изображения святых.

– Эти две точки означают «не человек». Их ты можешь увидеть в названиях всех животных, кроме лошадей, ястребов и кошек. Кстати сказать, у лошади, ястреба и кошки, принадлежащих императору, имеются почтительные значки, которых нет в именах его жен. Вот почему человек может смертельно оскорбить кого-нибудь вроде нашего однорукого друга, Ваира на-Чандроса, просто назвав его лошадь катушъ вместо кат-тушъ – смертельно для себя, а не для него, разумеется.

– А ну-ка, за работу, старый дурак, – закричала из дверей домоправительница. – Когда вернется отец Кримайл, он...

Женщина осеклась. Со двора донесся какой-то шум и женские голоса, затем перестук копыт, громкая ругань и пронзительный детский вопль.

– Солдаты! Солдаты!

Джил схватилась за меч. Ингольд уже обнажил оружие. Деревянные ворота распахнулись, и черная лошадь в блестящем панцире ворвалась внутрь, неся в седле мужчину в доспехах из лакированного бамбука. Ингольд, ухватив Джил за руку, потащил ее прочь. Отовсюду слышались крики, треск ломающейся мебели и истошный визг домоправительницы.

Когда они оказались на городской площади, там царил настоящий хаос. Женщины, прикрывая лицо вуалью, с детьми на руках разбегались во все стороны. Горстка мужчин отчаянно сопротивлялась, оттесненная к фонтану под напором солдат в доспехах. На ступенях церкви мужчина в алом одеянии, –