– Что это за город? Годеринг? Вельдерн?
Альхасир усмехнулся. Чужаки вели себя, как рабы. Неужели не видят, что им никто не собирается отвечать? Зачем же спрашивают опять и опять? Чтобы их лишний раз унизили? Он щелкнул в воздухе плетью.
– Эй, эй! – хриплым, низким голосом прикрикнул на него чернобородый. – Мы пять дней в дороге, да неделю на корабле, да бурей нас потрепало. Ты нас не обижай!
«Они из-за моря? – подумал Альхасир, поняв слово „корабль“:о кораблях он знал из преданий. – Но ведь море – это вымысел древних?».
– Откуда вы явились? – властно продолжал предводитель воинов.
Он был, точно так же как и прочие всадники, одет в короткую простую кольчугу, без знаков особой власти. Только на ремешке вокруг головы предводитель носил крупный, вставленный в золотую оправу бриллиант.
Стал отвечать все тот же чернобородый. Казалось, он лучше других понимает здешний язык.
– Мы из Анвардена, – ответил он. – Нам нужна помощь. Купец заплатит. Вот, это купец Ринселл из Анвардена. Он может продать у вас груз. На корабле ткани, овечья шерсть и хорошее вино.
Что такое купец, Альхасир не знал.
– Те из вас, что рабы, пусть станут на колени, – сурово приказал предводитель. – Я желаю говорить с господином.
– Я сам по себе. И эти ребята тоже сами по себе, – ответил чернобородый. – Мы свободные.
Альхасиру стало весело. Он сдержался, чтобы не рассмеяться вслух. Неужели вправду где-то «за морем» случилось, что высшая раса покинула те края и оставила людей жить, как сумеют? И это – кучка бывших рабов из далеких земель, как видно, разучившаяся даже рабским добродетелям послушания?
– Тебя что, не учили, как ты должен говорить с высшим? – Альхасир бросил на чернобородого седого человека, отвечавшего за других, надменный и грозный взгляд.
Молодой воин желал испытать силу своего взгляда: приведет ли он низкорожденного в трепет?
– Что ты на меня бранишься? – сдвинул брови чужак. – Мы нездешние. Если что не так сделали – хорошо бы терпение иметь. Путника обидеть легко, а если ты, парень, хочешь говорить с воином, так говори со мной: я два десятка лет был на службе.
Альхасир поднял седельный арбалет. Он подумал, что, если убить этого раба, с остальными будет меньше хлопот. Этот слишком разговорчивый и держится запанибрата, вдобавок хромой и седой.
Альхасир спустил тетиву. Лицо чернобородого раба сделалось удивленным, когда маленькая арбалетная стрелка пробила ему грудь. Он тихо охнул и, как большой раненый зверь, стал опускаться: сперва медленно осел на колени, потом оперся о землю рукой и уронил голову на грудь.
Воскликнув «Зоран!» девушка, стоявшая возле него, обхватила его за плечи.
– Вот что такое щенку-то – оружие в руки, – вдруг глухо произнес тот. – Не умел держать арбалет и убил человека…
Его слова были слышны всем, кто стоял поблизости. Альхасир неподвижно сидел в седле, опустив руку с арбалетом. Чужак думал, что выстрел произошел случайно…
Альхасир и прочие всадники, не вмешиваясь, смотрели на поднявшуюся суматоху. Несколько человек бросились на колени, умоляя не убивать их. Черноволосая девушка звала умирающего, стараясь его приподнять:
– Зоран! Нет, не умирай, нет! Ты что?
По ее лицу текли слезы.
Другая девушка опустилась на колени рядом с раненым, распахнула куртку и рубашку у него на груди. Казалось, она целительница. (Воины наблюдали за ней с некоторым недоумением: средирабов не бывает целителей). А первая, державшая голову раненого у себя на коленях, все звала:
– Зоран, не уходи, не надо, Зоран, – и гладила его лицо. – Я ведь правда тебя люблю!
Светловолосый, который до сих пор держался без страха, заслонил их собой. Теперь на его лице появилось отчаянное выражение. Юноша рядом с ним прижал ладонь к своей груди, к тому же самому месту, куда был ранен его чернобородый спутник. И был один, который не верил, что выстрел оказался случайным. Худой, смуглый, черноволосый подросток с ненавистью глядел в глаза Альхасиру.
Длинный барак. Окон нет. Дверь открыта, и свет падает из нее. Пол земляной, а вдоль стен – длинные дощатые настилы. Надсмотрщик указал плетью в самый дальний угол у стены. Илла села и закрыла лицо руками. Надсмотрщик, кажется, ушел.
Илла вспоминала, как, оставив тело Зорана на земле, всадники повели пленников в город. Города Илла не видела из-за слез: пока шли, она плакала, не переставая. Убийца Зорана ехал впереди нее, но у Иллы не было даже мысли о ненависти к нему. Воин казался ей не человеком, а порождением какого-то чужого мира, демоном, призраком или посланцем враждебных сил. «Так убивают только во сне… – думала Илла. – Я проснусь – а он жив».
Ирица поддерживала подругу под руку. Берест сжимал кулаки. Купец Ринселл с тремя матросами сдались сразу, как только убили Зорана. Видно, купец думал договориться с местным князем. А Берест остался с Хассемом и Энкино против двух десятков конных. Ирица не могла спасти Зорана: в его ране засела арбалетная стрела. Сталь наконечника делала бесполезным ее лесное волшебство.
– Вырежьте стрелу! – крикнул Берест.
Он выхватил нож, решив сам вырезать наконечник прямо сейчас. Он не знал, жив Зоран или уже нет, но если жив, Ирица вернет его, вытащит, лишь бы не мешало железо. Но когда у Береста в руке блеснул нож, один из всадников сбил его с ног конем. Хассем повис на узде ближайшей лошади. Энкино вскинул руку так, как учил его Зоран – наискось заслонил лицо, и плеть всадника хлестнула не по лицу, а по предплечью…
