– В нашем роду не в обычае в плен сдаваться. Надо биться до смерти.
– До смерти, – повторила Ирица. – Чтобы тебя не было? – вдруг ужаснулась она.
– Что теперь о том говорить… – нехотя сказал Берест.
Он снова закрыл глаза, ослабев от потери крови.
…Малочисленный заслон дрался упорно и полег там, где стоял. Берест пришел в себя почти раздетый, в штанах и нижней рубашке. Дрожа от холода, посмотрел в бледное небо осени. Казалось, что оно течет, как река, а в нем с криком кружили вороны. Тут полнеба заслонила фигура кочевника в лисьей шапке. Повернув к Берсту хищное, смелое лицо, в одной руке он держал за волосы отрубленную голову даргородского ратника. Берест хотел вскочить на ноги при виде врага, а вышло, что только дернулся и, как ни спешил, успел только подняться на колени. Раздетое тело замерзло, не слушалось. Кочевник стоял спокойно. А Берест непонимающим взглядом глядел на колья, вбитые в ряд, на которых торчали отрубленные головы даргородцев, посмертно наказанных за сопротивление. Тем временем Береста подняли двое подбежавших кочевников, смеясь и крича что-то на своем языке. Ему связали руки и отвели в обоз мимо распростертых на земле тел – тоже без верхней одежды, как Берест, только мертвых и по большей части уже обезглавленных.
Дрожа на студеном ветру, с тяжелой, точно с похмелья, головой, полуголый, он попробовал первого в жизни срама перед сильным врагом.
Мокрая рубашка Береста прилипла к телу, изношенная так, что тело кое-где просвечивало сквозь нее. Ирица положила ладонь ему против сердца. Жизненная сила, которую получала она от деревьев, была теплой. Берест ощутил, как согревается от одной ее прижатой руки, и тихо спросил:
– Это ты меня?..
– Я. Я могу лечить. Могу, чтобы рана закрылась. Но с твоей у меня не выходит, – призналась Ирица.
– Там наконечник стрелы засел, – поморщился Берест. – Будь у меня нож, я бы вырезал… Ты бы взяла, нож накалила бы на огне и вырезала бы, а? Только у нас и огня-то нет… Огнива ведь нету.
– Вырезать?! – Ирица представила это себе и вздрогнула.
– По-другому никак, – покачал головой Берест. – Если не вырезать наконечник, мне совсем худо придется. Нет ножа, нет огня. Но к людям идти нельзя. Тут вокруг все деревни живут от каменоломен… Ну, как тебе сказать, чтобы ты поняла? Они туда дрова подвозят, ткут, шьют, кайла, молоты куют для рабов, продают хлеб, крупу, мясо. Оттого они за хозяев. Они беглого выдадут. Особенно теперь: знают же, что у нас мор. Вот и выдадут меня, а то и на месте убьют: побоятся, что болезнь через меня разнесется дальше.
– Мор – это что? Ты не болен, только ранен, – уверенно сказала Ирица.
Болезнь она бы почувствовала.
– А ты почем знаешь? – спросил Берест. – Ты же не лекарь. Или вы все, лесовицы, такие знахарки?
– Я вижу, когда кто-то болен. Дерево, или зверь… – она посмотрела на Береста. – Ты – нет.
Ирица сидела на мху, и низкие еловые лапы касались ее лица – почти детского, встревоженного и удивленного, с широко раскрытыми зелеными глазами.
– А как же ты теперь будешь? – спросил Берест. – Выходит, я тебя с собой связал, потому что дал имя? Бедная ты… Надо нам развязаться, я беглый невольник, и ты со мной наживешь лиха.
– Лиха? Не знаю…
Ирица, еще не привыкшая говорить словами, умолкла. Берест снова услышал ее у себя в голове: «Я тебя очень долго искала. От своей поляны в лесу шла до самых каменоломен. Где ты был? Я каждый день приходила и ждала. Много дней…»
Берест взял лесовицу за руку:
– Лесное ты диво… – и прислонил ее ладонь к своей щеке. – Жила бы ты сейчас спокойно в своем дупле… Ведь вы в дуплах живете, да?
Ирица, когда ее ладонь коснулась его, на миг испуганно замерла. Потом она неуверенно провела рукой по его лицу: так она иногда гладила в лесу небольших зверей.
– А я слыхал, вы прямо в дерево можете спрятаться?
– Нет, не можем, – сказала Ирица. – Мы живые, а не как туман.
Она снова коснулась ладонью его щеки, чтобы он убедился, что она не бесплотный дух.
– Я как ты, такая же живая.
– Колдунья ты лесная… – шепотом сказал Берест. – Вот как оно бывает!
Лето было на исходе, дни стали короче. Берест сказал, что люди в деревнях рано ложатся спать. Надо успеть, пока они еще не закончили работу и не заперли ворота, двери и ставни.
Еще до начала сумерек Ирица спряталась за деревьями на границе леса. Дальше начиналось открытое пространство, выходить на которое лесовице было страшно, хотя любому человеку бы показалось, что околица деревни совсем рядом. Ирице нужно было лишь добежать до калитки дома на самом отшибе. За забором росли деревья, только не дикие, как в лесу, но за ними лесовице снова можно будет спрятаться. Там, среди деревьев, виднелась крыша человеческого дома. В домах, говорил Берест, есть разная утварь, и Ирица сможет раздобыть нож.
– Только не попадись, – остерегал Берест.
Он и сам не знал, что сделают люди, застав во дворе лесовицу.
За околицей было безлюдно. Ирица набралась храбрости и перебежала открытое место от края леса до заросшего кустами забора. Калитка была еще не заперта. Через миг лесовица оказалась в саду. Встав за яблоню, она снова почувствовала себя незаметной.
