тебя не пожалею!
Редвин равно презирал и жалость, и страх. Он только подумал: «Сейчас он сломает мне шею или задушит. И даже боя настоящего не было…» Берест изо всех сил оттолкнул высшего от себя и первым поднял с земли его оброненный меч. Зрители вокруг ристалища сидели по-прежнему чинно и торжественно. У смотрителя ристалища Нейвина неодобрительно окаменело точеное, худое лицо. Вмешаться в бой никто не был вправе. Честь требовала, чтобы оба противника оставались в равном положении. Гибнущий воин точно так же оказывался в руках раба, как и раненый раб в руках воина.
Упавший Редвин подождал удара. Потом понял, что враг хочет дать ему подняться, прежде чем убить. Юноша встал с земли.
Но Берест уже шел к выходу с ристалища, сердитый и разгоряченный.
– Пустите меня, – сказал он охране у выхода. – Я победил.
Редвин перевел взгляд на распорядителя, стоявшего среди толпы зрителей на небольшом свободном пятачке.
– Раб победил, – сурово подтвердил тот. – Отведите его в барак.
День за днем шли чередой. Илла совсем освоилась. Втянулась в работу и в мелкие дрязги своего барака. Случалось, к ней подходил, путаясь в цепях, то один, то другой из рабов и пытался без лишних слов повалить на нары. Но Илла умела драться, а местные парни, кажется, нет, – и каждый раз они пятились, потирая ушибленные места и ругаясь.
– Зачем ты их гонишь? – однажды сказала беременная женщина, с которой Илла раньше ходила на скотный двор. Ее недавно освободили от всех работ: поздним вечером заглянула усталая девушка- целительница, осмотрела ее и сказала, что ей можно оставаться в бараке.
– Будешь как я, – она показала на свой живот, – не будешь работать. Долго.
Илла упрямо стиснула зубы.
Она сидела на нарах и гладила кота: его не прогнали из барака, и иногда Илла давала ему полакать из своей миски похлебки. Впрочем, кот на угощение не льстился: он наверняка охотился на мышей. Илла вспоминала, как в Богадельне кот по ночам приходил в их с Зораном каморку и забирался на топчан погреться… Илла с Зораном собирались пожениться, когда осядут на юге. Хотя в Богадельне все считали Иллу его сожительницей, на самом деле они только-то и спали рядом под одним плащом, как «ничьи» дети в подвалах.
Когда Берест сказал своим спутникам, что они с Ирицей теперь муж и жена, Илла только вздохнула: если бы у нее был парень помоложе, такой, как у Ирицы, тоже небось не стал бы откладывать до завтра! А теперь она, Илла, вот тут, с котом… а Зорана больше нет нигде.
Однажды весь день лил дождь. На скотном дворе Илла таскала ведра с навозом и вымокла до нитки. Ночью у нее начался жар. К утру стало лучше. За ночь никто из рабов не подошел к ней, не подал кружки воды, хотя Илла сама всегда помогала соседям по нарам…
На рассвете Илла, поднявшись, как во сне, побрела на работу. На скотном дворе болезнь как-то забылась за хлопотами, а вечером опять начались жар, кашель, озноб.
От теток в Богадельне Илла слыхала, что кошки ложатся хозяину на больное место и «лечат» его, как лечила Ирица, какой-то своей особенной силой. И правда, теперь кот свернулся у нее на груди, грел… Илла закрыла глаза и начала дремать. Вдруг она услышала шипение кота и ругань: он кого-то оцарапал в темноте. Рябой парень, который приставал к Илле, когда ее впервые привели в барак, скинул кота и навалился сам. У Иллы не было сил его оттолкнуть – а его, кажется, не смущало, что она больна и в бреду. Илле казалось, что она звала Зорана на помощь – на самом деле она кричала мысленно, как во сне, когда не можешь проснуться. Да и все произошедшее казалось сном, только больно было по-настоящему.
Лишь утром, когда спал жар, Илла пришла в себя… Кот пытался боднуть ее головой, подлезть под руку, но Илла отстранила его. Кот был из прошлого. Кот и Зоран остались во вчерашнем дне. Кот, впрочем, не обиделся, а снова настойчиво вспрыгнул Илле на колени. Илле стало жалко его.
– Ладно. Ты просто будешь на память, – сказала она коту.
Она прижалась лицом к его грязной шерсти – но на этот раз глаза ее оставались сухими.
Редвин не мог понять, почему раб не убил его? Бывало ли прежде, чтобы невольник на арене сохранял жизнь воину? Он с детства слышал рассказы о поединках, но о таком – никогда. И ни наставники в Доме Воспитания, ни кодекс чести не подсказывал юноше, как должен поступить в таком случае высший?
Редвин собрался за советом к соседу: поддерживать добрые соседские отношения считалось хорошим обычаем. Его соседом был опытный воин Радко из Старой ветви: так назывался его род. Когда Редвин зашел к нему, оказалось, что у Радко в гостях смотритель ристалища Нейвин. Молодой воин хотел уйти, чтобы не мешать старшим, но Радко позвал его, увидев в окно.
– Ты хочешь знать, как тебе теперь поступать? – со своей обычной невозмутимостью заговорил Нейвин, выслушав юношу. – Упражняйся, вызови этого раба снова и убей, чтобы показать всем: его победа тебя не устрашила.
– Я не боюсь смерти, – Редвин покачал головой, отгоняя навязчивые мысли. – Но я задаюсь вопросом: не обязан ли я ему теперь чем-нибудь? Не должен ли я испытывать благодарность… к рабу?
Строгое лицо Нейвина не изменилось:
– Ты сам ответил на свой вопрос. Ты сказал: «Я не боюсь смерти». Значит, ты не дорожишь жизнью, как дорожил бы человек?
– Не дорожу, – подтвердил Редвин.
– Если бы жизнь рабу сохранил другой раб, или – тем более – высший, раб был бы благодарен, потому что он боится. Такова его низкая природа. Но тебе сохранили то, чем ты вовсе не дорожишь. Разве ты умолял, просил об этом?
– Нет.
Нейвин пожал плечами.
