черни, судить, где от меня было благо, а где зло. Как хотят, а слушать себя я людей заставлю!»
– Быть нам, Гойдемир, как стадо овец, – дребезжащим голосом жаловался худощавый, пепельно-седой старик. – Разучатся люди за себя стоять. Сильная власть и слабый народ – вот где начало всем бедам. Я тебя еще научу биться, а там все забудется. Не только доспехи у нас князь Войсвет отобрал, он ратный дух из нас вырвал. Наше дело теперь только его кормить, а уж он нам будет пастух с дружиной-собаками.
Старик не боялся говорить этого Гойдемиру. Что младший княжич – чистое сердце, знал всякий, доноса от него не жди.
– А ты хороший плясун – ну и боец будешь хороший, – перевел он речь на Гойдемира, похлопав его ладонью по широкой груди. – Разницы-то немного. Пожалуй, княжич, на солнцеворот приходи к нам на игрища. Только язык держи за зубами.
– Где ты был, брат?
– На охоту ездил, – лукаво улыбнулся Гойдемир.
– А кто же скулу тебе разбил?
– Да в кабаке отдохнуть остановился.
Братья сидели друг против друга за дубовым столом. Между ними стояло угощение: солонина и кувшин пива. В просторной горнице никого больше не было.
Услыхав ответ Гойдемира, Веледар покачал головой:
– А делом тебе не хочется заняться, брат?
Гойдемир поморщился:
– Какое дело, брат?
– Когда мне придет черед надеть княжеский венец, тебе быть бы у меня воеводой, – произнес Веладар.
Гойдемир усмехнулся, опустил голову, потом снова посмотрел на брата:
– Велишь – буду. Ты старший.
У Гойдемира только начинала пробиваться борода, у Веледара уже оброс подбородок. Но оба были похожи: два молодых богатыря со светло-русой гривой, почти такими же светлыми бровями, с серо- голубыми глазами и крепкими скулами.
– А без веления ты мне служить не хочешь? – тяжело уронил Веледар. – Мне со временем нужен будет верный человек, а кто вернее брата? И тебе не всю жизнь по полям зайцев гонять и в кабаках с девками обниматься…
Гойдемир отхлебнул пива из украшенной резьбой кружки и ответил о другом:
– Откуда-то, брат, у нас роскошь стала заводиться. Как я одет, а как ты. Зачем отец поборы увеличивает? В тереме ковры восточные, драгоценное оружие, меха. Твое зерцало сияет, как у небожителя, и все в золотой насечке, колчан изукрашен каменьями, уздечка у лошади самоцветами горит. Князь за стол – чужеземные яства, везде шелк да бархат. К чему это? Так у нас прежде не было заведено.
Он сам был в льняной рубашке, а брат – в расшитом кафтане из тонкого сукна, охваченном изукрашенной опояской.
Веледар шевельнул бровью.
– Ты, брат, уж не завидуешь ли? – И махнул рукой. – Не понимаешь ты, Гойдемир… Отец делает все, чтобы Даргород стал великой державой. Думаешь, дорог мне этот кафтан? Мне дорого, что никто не скажет больше, будто даргородские князья – деревенщины и ходят в отрепьях. Ты не понимаешь, Гойдемир, что мы с отцом делаем сейчас, – повторил он. – Наши предки не знали роскоши, потому что не смели возвышаться над простонародьем. Народ был слишком силен, а князья слишком слабы. Теперь мы должны показать другим державам, что и мы – властелины, не слабее других. Я хочу, чтобы Даргород стал великим. А для этого есть один путь: чтобы у нас, как в Анвардене, князь был единственной защитой и спасением народу, а не наоборот.
– Пастухом… – с тихим упреком сказал Гойдемир. – Чем тебе Даргород прежде не был великим? Никакого соседа мы не боялись, потому что кто рискнет против народной войны? Торговали мы не меньше. А Даргород был богаче – не приходилось содержать ваше большое войско и вашу чужеземную роскошь. Не верю, будто величие Даргорода в том, чтобы вардский король вас с отцом не назвал деревенщиной. Зачем Даргороду другое признание, кроме того, что у нас есть пушнина и мед и зерно для торговли, а завоевать нас не сможет ни один король?
Веледар молча до дна осушил свою кружку и шмякнул ее на стол.
– Уж не в кабаках ли ты этого наслушался?
Гойдемир пожал плечами:
– А хоть бы и там. А может, мне на охоте сорока протрещала.
Веледар сурово нахмурился:
– Ты бы меньше слушал всяких сорок, Гойдемир. Вот я не знал, что у нас Даргородом любой нищеброд управлять готов, а ты и слушаешь!
– Сам видишь: что из меня за воевода и преданный тебе человек?
– Это верно… – Веледар помолчал. – Что ж, счастливо гонять зайцев по полям, брат. Вижу, ничего путного из тебя не выйдет.
Гойдемир заглянул в покой матери Ладиславы. Здесь всегда тихо, летом прохладно, а зимой тепло. Выходящие в сад окна открыты, и ветер шевелит вышитыми занавесками.
На дощатом полу перед лавкой – узорный мягкий ковер из Этерана. Дубовые лавки, сундуки, на столе лежит закрытая книга на наречии вардов. Княгиня учена и знает языки.
– А где матушка? – спросил Гойдемир заглянувшую в покой служанку.
– Сейчас позову, она в девичьей вышивки смотрит, – ответила та.
Гойдемир постоял посреди покоя, который помнил с раннего детства. На столе блюдо с яблоками. По стенам вышитые полотна и образы небожительницы Ярвенны. В народе Ярвенну звали «даргородской хозяйкой». Ей был посвящен собор на Старой площади. Вседержитель ниспослал ее старинному северному княжеству, чтобы передавала здесь его волю, творила чудеса и благословляла славные начинания.
Вот изображение Ярвенны Путеводительницы – светлая фигура на темном. В высоко поднятой правой руке – светильник, и сама вся в сиянии. Народ верит, что если такой образ положить умершему в гроб, то Ярвенна Путеводительница «выведет» душу на небо и спасет от мрака Подземья.
Вот Ярвенна Созидательница. По преданию, когда возводился Даргород, небожительница явилась и благословила первый камень в основании крепостной стены. Ярвенна на этом образе простирает руки в сторону строителей и тогдашнего молодого князя.
Созидательнице молились при закладке новых зданий, а женщины – и просто так, чтобы она помогла обустроить дом.
Ярвенна Наставница со свитком в левой руке. Ярвенна Целительница над ложем больного. Гойдемир улыбнулся: на этом образе Ярвенна особенно напоминала ему мать. Ему иногда так и казалось, что он смотрит на изображение молодой Ладиславы. Выражение лица – милое, ласковое, спокойное. Но в широко открытых серых глазах – мудрая твердость. Голова не покрыта, гладкие, ниже плеч, зачесанные назад светлые волосы переливаются в сиянии, которое излучает небесная вестница. «Славься, даргородская хозяйка», – поклонился образам Гойдемир и сел на лавку за стол, открыл книгу…
Княгиня вошла в покой – прямая, в синем платье до полу. Лицо ее начало увядать, появились морщины, темно-серые глаза с каждым годом казались все больше, а щеки впадали; в светлых волосах, заплетенных в косу, поблескивала седина. Тонкий серебряный обруч украшал голову. Ладиславе сказали, что пришел Гойдемир.
Гойдемира князь, словно в уступку за старшего сына, оставил матери. Однажды, навещая жену, он даже сказал об этом вслух. «Смотри, Ладислава, – произнес князь Войсвет. – Младший – бездельник, от рук отбился, ни на какое дело не годен. Пока гуляет и бьется на кулаках, я его не трону. Но будет что хуже – смотри!» Сердце Ладиславы сжалось от тревоги, но она ответила твердо: «Оставь его в покое. Веледар все дальше уходит от меня, ты готовишь его быть тебе сменой – а второго моего сына не трогай. Он вашим делам не мешает».
Когда в покой вошла мать, Гойдемир встал, но она сейчас же усадила его на лавку.
– Вот яблок поешь, а сейчас прикажу подать пирогов.
Но Гойдемир удержал ее, взяв обе ее руки:
