– Степные волки?
Дайк успокоил ее:
– Ковыльницы. Они похожи на людей и совсем безобидные.
Он помнил степь по своим снам: по ней странствовали Белгест и Дасава в поисках входа в Подземье.
– Вот сейчас я попробую… – пришло в голову Дайку.
Он взял горсть сухих ягод, подошел к границе темноты, поклонился и протянул в руке приношение. В пламени костра мелькнула тонкая рука, и горстки лакомства не стало. Сполох тихо засмеялся.
– Ковыльные девы, – с улыбкой повторил Дайк. – Это все равно что птице насыпать горсть зерен.
Путники скоро привыкли к ним, как к кузнечикам и мерцающим ночницам. Было странно, как ковыльницы бесшумно ходят среди степной травы: еле-еле колыхнутся стебли – и их уже нету…
Дайк вел отряд путем, который помнил из снов. Волчья Степь даже за сотни лет изменилась мало.
Спустя некоторое время желто-зеленый простор – трава и ковыль – вдруг стал пестрым на горизонте. Это пасся табун гнедых, вороных и серых коней – первый встреченный по дороге табун кочевников. Скоро мимо путешественников на низкорослой мохнатой лошадке пронесся маленький, щуплый всадник в войлочной шапке, что-то крикнул высоким голосом и махнул рукой, словно зовя за собой.
Он остановился вдали, поджидая медленный отряд. Когда кибитка почти поравнялась со всадником, он снова сорвался с места. Этот нежданный проводник и привел путников в стойбище.
Кочевники приняли их радушно. Главой племени оказалась худая морщинистая бабка в бусах из медных блях, которая вышла из самой большой юрты.
– Воюете? – прищурила узкие глаза бабка, посмотрев на вооруженных мужчин.
Говорила она на страшной смеси даргородского и хельдского наречий.
– Нет, не воюем, хозяйка, – ответил Дайк. – Одно место ищем в степи.
Старуха покачала головой и поцокала языком.
Путники уместились в ее большой юрте, завешанной шкурами. Старухины невестки – уже сами немолодые – поднесли гостям жаренную на костре конину и плошки с кислым кобыльим молоком.
– Торговали, – пояснила старуха, когда ее спросили, откуда ей известны северные языки. – Гоняли коней продавать. Какое место ищете?
Дайк начал рассказывать ей про «место, где большая стена». Гвендис тихо сидела в углу, при свете коптящего светильника с бараньим жиром не сводя глаз со степных женщин. Сама старуха, полная широколицая старухина невестка с бараньей лопаткой в руках, котелок на огне и маленький всадник на мохнатой низкорослой лошадке в бескрайней степи… Так вот он, народ, живущий на сказочном «краю земли».
– Знаю, есть стойбище злых людей за стеной, – заговорила старуха. – Бабка моей бабки и дед моего деда рассказывали, что оно там, на восходе. Злые люди, убивают всех, кто подъедет к их стойбищу.
У Дайка сильно забилось сердце.
– Они на вас нападали?
Старуха потрясла головой.
– Они не выходят из-за стены. Степи боятся. Степь их не любит. Они степь не любят.
– И не торгуют с вами?
– Нет. Давно о них не слыхать. Может, и умерли за стеной, – вздохнула старуха.
Она помолчала и подозвала невестку. Та помогла ей подняться.
– Внук у меня помирает, – сказала старуха. – Пойду к нему. Вы тоже идите в свою кибитку. Потом поговорим.
– Что с ним? – с сочувствием спросила Гвендис.
– Вот тут, – старуха постучала себя пальцем в грудь, – сидит плохая вещь.
– Простуда? – догадалась Гвендис.
Старуха отрицательно покачала головой.
– Половину луны назад враги хотели угнать наш табун. У моего внука вот тут сидит наконечник от стрелы.
Старуха сделала знак, давая понять, что встреча окончена. Гости вышли наружу. Старуха, опираясь на невестку и сына – тоже пожилого, с редкой седой бородой, – побрела мимо них к юрте, из которой выскочила молодая кочевница с испуганным лицом, подхватила бабку под руки и увела внутрь.
– Половина луны… Это полмесяца! – воскликнула Гвендис. – Почему они не вырежут наконечник?
Она хотела бежать к кибитке за лекарскими принадлежностями. Сполох засомневался:
– Не мешаться бы нам… У них свои обычаи!
– Вдруг он очень мучается. Я хотя бы посмотрю, – скороговоркой ответила Гвендис и юркнула под полог своей кибитки.
Через миг она была уже у входа в юрту больного. Встревоженный Дайк пошел с ней. Сполох был прав: Гвендис готовилась рискнуть не только своей головой, но и головами всех своих спутников. Если больной умрет после ее вмешательства, ее могут обвинить в его гибели.
Гвендис заглянула в юрту. Молодой кочевник лежал на шкуре в жару, несколько человек – мужчины и женщины – сидели вокруг него, поджав ноги, а старуха – у изголовья.
Она тянула тонкую заунывную песню – должно быть, отходную. В углу всхлипывала молодая женщина.
– Зачем пришли? – сурово оборвала пение старуха.
– Лечить, – сказала Гвендис. – Я буду лечить.
Она изъяснялась с трудом.
– Тебе нельзя! – Старуха потрясла головой.
– Я буду лечить, – твердо повторила Гвендис. – Я шаманка.
Она не знала, как сказать «лекарь», но знала, как «шаманка» по-хельдски.
– Гвендис будет лечить, – подтвердил Дайк. – Слушайтесь ее.
Кочевники заговорили между собой на своем языке. Наконец старуха ответила:
– Лечи.
– Выйдите, – сказала Гвендис. – Дайк, сходи за хлебным вином.
Прозрачное, как вода, крепкое вино даргородцы умели гнать из ржаных зерен, поэтому называли его хлебным.
Кочевники и Дайк вышли из юрты. Дайк бегом кинулся за вином. Гвендис наклонилась к больному. Тот лежал, закрыв глаза, были видны только краешки воспаленных белков, и тихо стонал. Подняв рубаху, она увидела, что под ключицей – гноящаяся, уже посиневшая опухоль.
Гвендис достала фляжку с обезболивающим отваром, приподняла голову кочевника и поднесла к его губам. Тот стал пить.
На очаге висел котелок, вода еще не успела вскипеть. Гвендис вымыла руки, протерла холстом больное место, нагрев на огне очага нож, сделала надрез. Больной стонал и мотал головой. Гвендис уверенно продолжала работу. Недаром в Анвардене она привыкла лечить бедняков: запущенные раны были обычным для нее делом.
– Тише, тише. Теперь все пройдет…
Наконец она наложила мазь и сделала перевязку.
Когда Гвендис вышла из юрты, то увидела, что вся семья степняков стоит у входа, и даже сама бабка, опираясь на домочадцев, не села – все в молчании, напряженно ждут.
Гвендис встретилась взглядом с узкими черными глазами старухи.
– Все хорошо. Мы еще побудем, пока твой внук не встанет на ноги. Я присмотрю за ним.
Пришлось остаться у кочевников почти на месяц. Путники жгли костер возле своей кибитки и варили мясо, которое присылала им хозяйка стойбища. Вокруг костра стайками вились раскосые смуглые дети – от еле начавших ковылять малышей до подростков.
Наконец больной стал выздоравливать, и в день, когда он сам вышел из юрты, гости наконец начали собираться в дорогу.
– Подождите, – сказала им бабка. – Спасибо сказать хочу.
