хорошему не приведет. Он просто думал, что вы собираетесь загубить штольню. Он ее так любит. Это его единственное дитя. Пожалуйста.
Мы уже были у самого дома. Я направился прямо к парадной двери, девушка крепко держала меня за локоть. Я пытался стряхнуть ее руку, но она не отставала и продолжала меня умолять. Дверь была не заперта, и я вошел, оторвав наконец от себя ее руки.
– Пожалуйста, Джим, – молила она. – Прошу вас. Но я не обращал на ее слова никакого внимания.
– Возвращайся к себе в кухню – велел я ей.
– Ничего хорошего из этого не выйдет. – плакала она.
Лицо ее было искажено, из горла вырывались рыдания. Я оставил ее там – ее огромные глаза были наполнены отчаянием – и пошел дальше темными коридорами, которые напоминали мне о галереях в шахте. Моя мокрая одежда липла к телу, а ботинки, полные воды, чавкали по каменным плитам. В кабинете у старика горел свет, видный сквозь щель под дверью. Я повернул ручку и вошел.
Старик сидел за своим столом. Он поднял голову и, увидев, что я стою в дверях мокрый насквозь, так что с меня капало, стал медленно подниматься на ноги; свет лампы отражался в его выцветших от времени глазах.
В течение какого-то мгновения мы стояли, глядя друг на друга. Он, может быть, думал, что перед ним призрак, или просто лишился от испуга дара речи – как бы там ни было, он просто смотрел на меня раскрыв рот. Я закрыл дверь и двинулся к нему. В тот же момент он нагнулся и схватил маленький топорик, который лежал на полке среди прочих реликвий, связанных с его шахтерским прошлым.
Я подбежал к нему в тот самый момент, когда смертоносное оружие оказалось у него в руке. Он отчаянно боролся, с такой силой, которую невозможно было себе представить у человека его возраста. Но я все-таки был сильнее. Я вырвал топорик у него из рук и оттолкнул его от себя. Он ухватился за стол, опрокинув кресло, которое с грохотом упало на пол.
И тут он испугался. Я видел это по его глазам. Он тяжело дышал и то и дело облизывал губы.
– Что тебе надо? – спросил он. – Если ты насчет матери, то тебе уже все рассказали. Она была сумасшедшая.
У меня чесались руки схватить его за горло.
– А может, это ты сумасшедший? – спросил я, с трудом сдерживая гнев.
Его глаза, бледные и выцветшие – я ни у кого не видел таких бледных глаз, – смотрели на меня не мигая. Было такое впечатление, что у него вообще нет век.
– Ты думал, что я никогда не выберусь из этих старых выработок? Думал, что так и погибну в ловушке, которую ты для меня расставил возле пещеры? Ты хотел, чтобы я погиб. Он крепко вцепился руками в край стола.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал старик. Он пытался сделать безразличный вид, но голос у него дрожал.
– Хотел, не отпирайся, – сказал я. – Ты знал, что я иду следом. Ты нарочно завел меня в старую часть шахты. А потом вернулся и вышиб железные опоры.
– Откуда мне было знать, что ты идешь следом за мной? – спросил он.
– Зачем ты вышиб опоры? – спросил я его.
– Я не хотел, чтобы ходили по старым выработкам. – Он поднялся на ноги. – Никого решительно не касается, что я делаю со своей собственностью, Прайс. Уил-Гарт принадлежит мне, и я не желаю, чтобы какой-нибудь вонючий дезертир затопил мою шахту, открыв в нее доступ к морю.
– Дезертир, говоришь? – заорал я. – А сам-то ты кто? Обыкновенный убийца!
При этих словах он словно бы съежился, отпрянув назад; лицо его побледнело. Кожа на лице натянулась и как бы прилипла к костям, так что казалось, будто борода растет прямо из черепа.
– Неправда, – сказал он. – Неправда. – Борода подскочила вверх. – Это ложь! – взвизгнул он.
– Нет, это не ложь! – кричал я. – Ты оставил меня погибать заживо погребенным в твоей проклятой шахте, потому что ты меня боишься. Ты думал обо мне не больше, чем о собаке, которую сбросил в шахту вслед за своей женой, или о моей матери.
Он, казалось, съежился еще больше, сидел там ссутулив плечи – совсем старый старик.
– Я это сделал для того, чтобы спасти твою мать, – сказал он. – Говорю тебе – для того, чтобы ее спасти.
Его горячность вызвала на поверхность мысль, которая подспудно давно уже шевелилась у меня в голове. Я пытался отделаться от нее. Это было невозможно. И все-таки…
– Твоя жена Гарриэт оставила тебе все свои акции Уил-Гарт, верно?
Он, похоже, понял смысл моих вопросов, потому что задрожал и не сказал ни слова.
– Оставила или нет? – крикнул я.
Он тупо кивнул, словно его загипнотизировали. Его бледные немигающие глаза были прикованы ко мне, словно – да-да, словно он увидел что-то ужасное. ,
– А у моей матери были акции Уил-Гарт? – спросил я его.
Его глаза блеснули. Мне кажется, он был не в состоянии ответить на мой вопрос. Он просто онемел от страха.
– Этот дом раньше принадлежал отцу моей матери, Джеймсу Нирну, – сказал я. – Он был трактирщиком, хозяином паба, когда шахта еще работала. А теперь Крипплс-Из принадлежит тебе. Моя мать перевела его на тебя, верно? Скорее всего, это именно так. – Я двинулся к нему. – А у Джеймса Нирна тоже были акции Уил-Гарт? – спросил я его. И когда он не ответил, я сказал: – Значит, моя мать и акции передала тебе, да? А первая твоя жена оставила тебе свои. Три женщины, и у каждой были акции Уил-Гарт. И все они умерли, – добавил я.
Он по-прежнему молчал.
– Теперь я все понял, – сказал я. – Ты их убил. Ты и твоя любовь к этой проклятой шахте. Завладел их акциями, а потом разделался с ними.
– Неправда! – взвизгнул он, вдруг обретя дар речи. Нижняя губа у него заметно дрожала, из глубины выцветших, бледных глаз смотрело чистое безумие. Он наклонился ко мне: – Они не хотели разрабатывать жилу. А у шахты есть душа. Брошенная шахта – это дьявольская штучка. Она убивает людей, если они не обращают на нес внимания. Убивает, говорю я тебе! – выкрикивал он. – Вот почему умерла Гарриэт. Во всем виновата шахта. И твоя мать тоже, и ты! – визжал он. – Уил-Гарт не позволит уничтожить богатство, впустив к себе море. Она тебя убьет, вот увидишь. – На губах у него появилась пена, глаза сверкали, он визжал, словно обезьяна. А я тупо на него смотрел, охваченный ужасом от его признания. Вдруг дверь распахнулась.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – Это был капитан Менэк.
– Вас это не касается, – сказал я.
– Возвращайся назад в шахту, – велел он. – Ты же знаешь, ты не должен здесь находиться. Что, если явится полиция? Здесь и так достаточно сплетен.
– Какое мне дело до полиции? – сказал я, злясь на то, что нам помешали.
Мне нужно было время, чтобы во всем разобраться. Их убила шахта, сказал он. Но он сам и есть шахта. Это означает, что их убил он. Это он убил свою жену, он, а не моя мать. Боже мой, какое чудовище! Он убил свою жену и заставил мою мать думать, что это сделала она.
– Ах ты, скот, грязный чокнутый скот! – бормотал я.
Его сын подошел и схватил меня за руку, как раз когда я двинулся к нему. Я его отшвырнул. В этот момент я готов был совершить убийство, он это понял по моим глазам и громко крикнул:
– Прайс! – Его голос прозвучал так, словно он отдавал команду взводу солдат. – Назад, тебе говорю!
– Это наши дела, – сказал я. – Мои и вашего отца. Вы в это не вмешивайтесь. А когда я с ним разделаюсь, – добавил я сквозь зубы, – вы можете полюбоваться на то, что останется.
– Убирайся отсюда, – приказал он. – Слышишь? Убирайся.
– Ну уж нет, сначала я разберусь с этой свиньей, с этим убийцей.
Но только я двинулся к старику, который, скорчившись, сидел за своим столом, как капитан вдруг крикнул:
