– Что же произошло? – допытывался я. – Тебя поймали таможенники? Что случилось с «Айл оф Мул»? Понимаю, была, наверное, перестрелка. Ты тоже стрелял?
У Дэйва сузились глаза. Смуглое лицо было неподвижно, в бескровных губах торчала сигарета. Его каменное молчание пугало меня. Мне необходимо было знать. С того момента, как мы вышли из дома на Харбор-Террас, вся моя энергия была направлена на то, чтобы как можно скорее выбраться из Пензанса. Но теперь, когда я стоял на коленях у жарко пылающего костра, пламя которого обжигало мне зад, у меня появилось время на размышления. То, что он рэкетир, не вызывало никакого сомнения. У шкипера рыболовного судна обычно не бывает золотых портсигаров и дорогих зажигалок. На это, конечно, наплевать, а вот если он убийца – это совсем другое дело.
– Дэйв, – сказал я, – скажи мне. ради Бога, ты отстреливался или нет? Кто-нибудь еще… пострадал?
Он все так же смотрел на меня, не отрывая глаз, холодных и жестких. Они напоминали мне глаза пантеры – было в моей жизни и такое, – которая смотрит на тебя с ветки, готовая к прыжку. Я вдруг схватил его и начал трясти.
– Что там у тебя произошло? – заорал я, не узнавая собственного голоса.
Тонкие губы, сомкнутые в твердую линию, дрогнули. Выражение глаз изменилось, теперь они смотрели как бы сквозь меня. Он снова видел перед собою сиену, которая неискоренимо отпечаталась в его сознании, и явно получал от этого удовольствие. Начал даже мурлыкать какую-то мелодию, погрузившись в воспоминания.
– Они непременно хотели открыть крышки люков. Я предупреждал, чтобы они этого не делали. А они не послушались. – Он вдруг уставился на меня, не переставая улыбаться своим мыслям. – Что мне оставалось делать, как ты считаешь? Они были сами виноваты, верно? Я прыгнул в другую лодку, вот тогда и получил эту пулю. А потом они открыли люки. Раздался страшный грохот, и моя лодка пошла ко дну, словно наскочила на мину. Было просто здорово! Только вот лодку было жалко. Это была моя любимая. Ни одну лодку я не любил так, как эту.
– Сколько там погибло людей? – спросил я. Его глаза погасли, мускулы лица отвердели.
– Тебя это не касается, парень. Они были сами виноваты, верно? – Он положил руку мне на плечо. – Не задавай больше вопросов, Джим, – сказал он. – Это я просто так, разболтался. Забудь о том, что я тебе наговорил. – Дэйв стал смотреть на огонь, лицо его разгладилось, и он стал похож на ребенка.
Откинувшись, я сел на корточки перед огнем. Мне было ужасно плохо и холодно, несмотря на то что огонь жег шею. Вспомнились рассказы о пиратах, которые шныряли вдоль этих скалистых берегов, до того как были построены маяки; о том, как эти дьяволы ножами добивали несчастных, которые цеплялись за корабль, пытаясь спастись. То, что сейчас произошло, было не менее ужасно. И я оказался к этому причастным. Несколько часов тому назад я был всего-навсего дезертиром, а теперь замешан в убийстве. Меня бросило в дрожь.
– А как моя работа? – хрипло спросил я. – Она тоже связана с… тем, чем ты занимаешься?
Губы его снова твердо сжались, глаза смотрели жестко. И тем не менее у меня было впечатление, что он втайне улыбается.
– Вижу, ты здорово струсил, – сказал он.
– Конечно струсил, – согласился я, снова обретя дар речи. – Убито несколько человек, и я оказался замешанным в это дело. Я в своей жизни совершил всего один скверный поступок. Сбежал, в то время как мне следовало остаться и быть убитым вместе с другими порядочными ребятами. Я сбежал, потому что нервы у меня были изорваны в клочья после трех ночей патрулирования по минным полям и ловушкам в этом аду под Кассино. Я не мог этого вынести. Но это все, больше я ничего плохого не сделал. А теперь вот приходится скрываться, прятаться в этом проклятом торфянике вместе с… вместе с убийцей.
Его глаза метнулись к моим. Они горели как уголья. Правая рука потянулась к одежде. Я наблюдал за ним. Страшно мне не было, я был словно заколдован. Он пошарил в боковом кармане своей куртки. Потом опустил глаза, и лицо его разгладилось. Сунул руку в другой карман и достал свой портсигар. Закуривая сигарету, он дрожал и, положив портсигар на место, придвинулся поближе к костру. Нагнувшись над огнем, он наблюдал за мной краешком глаза. Он нервничал, не зная, что делать. Сидел так близко к огню, что все тело его, казалось, светилось красным светом. Пристально вглядывался в пламя костра, время от времени сильно вздрагивая. Казалось, что в сердце пламени он пытается разглядеть свое будущее. Я понял, что он испуган.
Молчание становилось напряженным. Я вспомнил, как он протянул руку к боковому карману своей куртки. Может, боится, что я его выдам? Нельзя было предугадать, что он будет делать.
– Ладно, забудем обо всем и немного поспим, как ты на этот счет? – предложил я.
Он поднял голову и медленно посмотрел на меня.
– Знаешь, ведь раньше я никого не убивал, – пробормотал он. Потом отвернулся и снова стал смотреть в огонь. – За всю войну я не убил ни одного человека, даже покойников не видел. Я был в транспортной службе сухопутных войск, все время находился в глубоком тылу. А потом, поскольку раньше я плавал на угольщиках, приписанных к Суонси, меня перевели в части водного транспорта. Это, понимаешь, не я придумал минные ловушки. Это капитан, будь он трижды проклят. Откуда мне было знать, что все судно вспыхнет и взлетит на воздух? Я думал, взрыв просто пробьет борт и оно тихо-спокойно пойдет ко дну. Откуда мне было знать, скажи ты мне на милость? – Дэйв был возбужден, все его тело дергалось, он размахивал руками, словно пытаясь этими движениями снять с себя вину. – Почему ты молчишь? Ты считаешь, что я виноват? Какое ты имеешь право меня судить? Разве ты сам не сбежал, не предал своих товарищей, ты, дезертир вонючий? Есть ли на свете что-нибудь более отвратительное? Правду говорят, что дезертир – это… это… – Он широко раскинул руки, так и не сумев подобрать слово. – Я-то ведь не дезертировал, верно? Я прыгнул в лодку, чтобы спасти свою шкуру. Любой на моем месте сделал бы то же самое. – Он наклонился, опершись на локоть, и впился в меня глазами: – Говорю тебе, я не убийца! – Это был крик отчаяния. А потом он пробормотал: – Клянусь Богом, если ты так думаешь… – Единым гибким движением он вскочил на ноги и схватился за карман куртки.
Я взял себя в руки. Во рту у меня было сухо.
– Сядь ты на место. Бога ради, – сказал я. – Не такое у меня положение, чтобы я мог тебе навредить.
Он колебался, но потом, по-видимому, успокоился.
– Что верно, то верно, – сказал он. – Положение у тебя не такое. – Он улыбался. Это, собственно, была не улыбка. Просто у него раздвинулись губы, показав белые острые зубы. Он сильно напоминал дьявола: все тело красное, горит огнем, зубы оскалены. А позади, на стенах и на потолке, – его огромная изломанная тень. Я провел языком по губам. Он был сухой и шершавый, словно наждачная бумага.
– Сядь, – снова сказал я ему. – Ты весь вздрюченный. Я не могу тебе сделать ничего плохого. Кроме того, мне нужна твоя помощь.
Он ничего не говорил. Просто постоял с минуту, глядя на меня и выдвинув вперед свою темную голову, словно змея, которая раздумывает, ужалить или нет. Потом передернул плечами и направился в угол пещеры, чтобы облегчиться. Вдали от огня его тело снова стало белым. Все это время он не переставал за мной следить. В темноте были видны его глаза, сверкающие, словно раскаленные угли. Потом он вернулся к костру и встал прямо над ним, широко расставив ноги, так чтобы тепло поднималось вверх, растекаясь по всему телу. Он так дрожал, что я подумал, нет ли у него температуры.
Через минуту он снова присел на корточки и стал смотреть на огонь.
– Забавно, какой отпечаток оставляет на человеке его детство, – тихо заговорил он. – Мы жили в Ронда. Отец был шахтером. Он получал два фунта десять шиллингов в неделю, и на эти деньги мать должна была кормить шестерых. У меня было три сестры, я – самый старший. С двенадцати лет я начал работать в шахтах, а к восемнадцати годам выполнял уже работу взрослого мужчины, а был я такой слабый, что после конца смены у меня едва хватало сил доплестись до дому. Когда приходится кормить шестерых, каждому достается не так уж много, к тому же у нас в долине шахты закрывались одна за другой. Когда мне исполнилось восемнадцать, я уже сидел на пособии. Вот и пришлось ехать в Кардифф, где удалось устроиться портовым грузчиком. И очень скоро я уже стал приторговывать всякой всячиной, которую привозили моряки. С какой стати человек должен голодать, если ворюги зарабатывают тысячи фунтов и с ними никто ничего не делает? – Он внезапно резко рассмеялся. – Раз или два я приезжал домой, в Родна.
