Том 2. Докука и балагурье

Гордину от 26 августа 1914 года Ремизов упоминал свою рукопись — сказки «Земные тайности» (РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 3614. Л. 14). А в письме к А. И. Ти-някову, датированном Михайловым днем (т. е. 8 ноября) 1915 года, сетовал: «У меня Николины сказки лежали в Ниве больше году» (РНБ. Ф. 774. Ед. хр. 33. Л. 46, об.). Это последнее сообщение особенно любопытно, так как является одним из ранних свидетельств начала систематической работы Ремизова над большой темой своего творчес!ва — легендарным образом Николая Чудотворца в русской культуре, которая впоследствии нашла отражение в таких его книгах, как «Николины притчи» (1917), «Никола Милостивый» (1918), «Звенигород окликанный» (1924), «Три серпа» (1927) и «Образ Николая Чудотворца» (1931). Первые четыре включали в себя и Николины сказки, опубликованные в «Укрепе».

Другой не менее важной новацией сборника по сравнению со всеми предыдущими были так называемые солдатские сказки, помещенные в основном в первом разделе «Страдной России» (впоследствии они составили специальный раздел в итоговом сборнике 1923 года «Сказки русского народа, сказанные Алексеем Ремизовым»). Их появление в ремизовском сказочном репертуаре именно в 1914 году далеко не случайно. Первая мировая война застала Ремизовых в Германии, откуда они, вместе с другими русскими, были этапированы «в телячьем вагоне» (выражение самого писателя) до порта на Балтике и затем через Скандинавию вернулись в Петербург (об этом см: Ремизов А. М. Помесячная роспись адресов, мест и времени поездок по России и за границу. 1913–1919 Л 2)

Начало войны произвело на Ремизова неизгладимое впечатление. Впоследствии в дарственной надписи жене на книге «За святую Русь» он вспоминал о тогдашней «взбити чувств» и охватившем его «чувстве конца» (Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 19). Вернувшись в Россию, Ремизов обнаружил ура- патриогическую истерию, совершенно не совпадавшую с его собственными апокалиптическими настроениями. Вместе с тем позицию писателя нельзя назвать сугубо пацифистской, так как война представлялась ему пусть и ужасной, но судьбой, которую следует принять и пережить. Именно так Ремизов оценил пафос своего сборника в дарственной надписи на «Укрепе» С. П. Ремизовой-Довгелло. «Это в самый разгар войны в самый быт войны, когда война стала для некоторых выгодной и все приспособились — отвратительное время и вот за это-то и наступила расплата — революция. И это надо помнить и понимать — ничего даром не делается в мире» (Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 19). И хотя он принципиально не писал «на злобу дня», охотнее апеллируя в своем творчестве к древности, все же тема войны не могла не волновать писателя со столь выраженным социальным темпераментом, пусть и облеченным в игровые, а не в политические формы. Поэтому Ремизов и обратился к материалу солдатских сказок. Причем попытался раскрыть тему солдата, каким его видит народ (хитрым и ловким, отнюдь не безгрешным, способным обмануть не только черта, но и саму смерть), поместив ее в контекст более общей нравственно- философской проблематики. Идея сборника отражена в его композиции и сформулирована в подзаголовке «Слово к русской земле о земле родной, тайностях земных и судьбе», т. е. данность «страдной России» соотносится здесь с «земными тайностями» одушевленной материи, воплощенной народным сознанием в образы низшей демонологии, и с тайнами духа, высоким нравственным императивом христианского смирения со страдой мира («На все Господь»). Такой подход к теме не отвечал тогдашним настроениям в обществе. Не случайно, рецензент не понял ремизовской мысли: «Начать с того, что мораль многих сказок более, чем сомнительна. Вряд ли утверждает святость сказка о пустыннике, соблазненном дьяволом на блуд и убийство, но спасенного от ада благодаря тому, что он вовремя перекрестился („Награда“); <…> или о том, что захочет Господь, — даст в награду за терпение богатство, захочет — назад отнимет („На все Господь!“) <…>» (Левидов Мих. [Рец.] А. Ремизов. «Укрепа» // Летопись. 1916. № 2. С. 350).

Позже писатель развивал тему войны и революции в основном за пределами своих сказочных сборников. А сказки «Укрепы», как это обычно бывает у Ремизова, продолжали кочевать из книги в книгу. Они включались в такие сборники, как «Русские женщины» и «Сказки русского народа, сказанные Алексеем Ремизовым». Кроме того, сохранились макеты неосуществленного издания маленьких сборников но шесть- во-семь сказок, среди которых есть и книжечка под названием «Хлебный голос и другие сказки», куда включены пять текстов из «Укрепы» (ИРЛИ Ф 172. Ед. хр. 573)

Слово^*

Наслуд — наледь, вода, выступившая поверх льда па водоеме, а также второй пласт льда, если натечная вода замерзла

от далекого Озера Святого до Ипатия — Имеется в виду озеро Светло-яр (Светлое озеро) в Семеновском уезде Нижегородской губернии Существует легенда о граде Китеже, скрывшемся в этом озере при приближении войска хана Батыя. Видеть Китеж и слышать колокольный звон его церквей могут только люди праведной жизни. Светлояр особо почитается старообрядцами Интерес к сектантству в символистской среде побудил некоторых знакомых Ремизова совершить путешествие к Светлому озеру. Так, например, Мережковские посетили его в июне 1902 года (см. об этом Гиппиус 3. Н. Светлое озеро Дневник // Новый путь. 1904. № 1, 2), а М. М. Пришвин побывал здесь летом 1908 года (еще до этой поездки, в 1900 году, он написал повесть «У стен града невидимого»).

Глубина исторических ассоциаций и поэтическая законченность образа Светлого озера, на дне которого до срока сокрыт священный Китеж-град, способствовали тому, что эта легенда стала одной из ключевых идеологем в историософских построениях символистов. Ипатий — т. е. Ипатиево-Троицкий мужской кафедральный монастырь первого класса, находившийся во времена Ремизова в одной версте от г. Костромы. Основан около 1330 года на месте явления Божьей Матери среди других и одному из родоначальников рода Годуновых татарскому мурзе Чете (в крещении Захарию), вследствие чего Годуновы на протяжении многих веков способствовали процветанию монастыря. Именно в этом монастыре 44 марта 1613 года Михаил Федорович Романов согласился вступить на царский престол.

…врага промелёдили… — здесь: помедлили с расправой над врагом (от меледить — медлить, мешкать).

…лето ведреное… — т. е. сухое и ясное (от вёдро — ясная, тихая, сухая и вообще хорошая погода).

…от реки, вырытой шведской рукой… — Вероятно, Ремизов подразумевает один из каналов так называемой Мариинской водной системы, тянущейся от Онеги и Белого озера до Волги; например, канал вдоль Ладожского озера от Шлиссельбурга до Новой Ладоги.

…до подземного под Костромою-рекой годуновского хода… — Имеется в виду одна из легенд, связанных с историей Ипатиевского монастыря (см. о нем выше в прим. к С. 339), которую мог рассказать Ремизову его близкий друг, юрист и «книгочей», археолог, архивист, собиратель документов по истории России, организатор Румянцевского археологического и этнографического музея в г. Костроме в 1910–1914 годах Иван Александрович Рязановский (1864 или 1869 — после 1927). Ремизов посетил его в Костроме в 1912 году. Рязановский был прототипом нескольких центральных персонажей ремизовской прозы 1910-х годов. Оценку его роли в возрождении русской словесности в начале XX века писатель дал в главе «Книжник» своей мемуарной книги «Подстриженными глазами» (С. 153–155).

…хранимое пречистым Покровом… — т. е. хранимое заступничеством и молитвой Богородицы. Покров или омофор Пресвятой Богородицы — покрывало, с которым она предстательствовала и молилась за людей. Церковный праздник Покрова Пресвятыя Богородицы отмечается 1 октября ст. ст.

Страдной России

Страдной России^*

При первой публикации в журнале «Отечество» (1915. № 8. С. 9) ремизовский автограф этого пасхального слова был воспроизведен факсимиле перед печатным текстом.

Страдной России — т. е. борющейся.

Страда — тяжелая работа и всякого рода лишения, а также пора уборки урожая; в данном случае подразумевается «жатва» на поле брани.

Христова ночь — ночь со Страстной субботы на Светлое Христово Воскресение.

Трубники — здесь: мученики.