— Поэтому, наверное, у вас порвана сумочка, — заметил шофер.
Хелена посмотрела на свою сумочку, но сказала совсем не то:
— В ней был ребеночек. Обиженный ребеночек, которому хотелось танцевать. Вот он и прорвал сумку, чтобы выйти наружу. — Такси уже почти доехало до той части города, где Хелена жила со своим мужем. — А теперь он у меня в животе. Я беременна. И вы первый, кому я говорю об этом.
— Это надо же! Беременна ребеночком! — воскликнул шофер. — Мы с моей женушкой давно подумываем, не обзавестись ли нам ребятишками, но прежде мне надо уговорить мать.
Хелена опустила стекло, что вполне естественно, когда вы возвращаетесь домой в такси после танцев. Снаружи шел дождь, вернее, не дождь, а мелкая изморось, что тоже вполне естественно для Сан- Франциско… или Лондона. Погода — она в любой точке мира подобна любви. Вполне может статься, что между Хеленой и ее мужем выросли горы, британцам не привыкать преодолевать проливы. Хелена открыла сумочку и выбросила в дождливую темноту написанные матери письма.
— У меня будет ребеночек, — сказала она, однако оставила фотографию Тони, потому что в припеве песни говорилось, что если у парня, который ее исполнял, сохранится ваше фото, которое бы напоминало ему о вас, то его жизнь не будет полна одними только несбыточными мечтаниями. В общем, слова у песни на редкость дурацкие, но это еще не повод для того, чтобы куда-то уйти. Фишка в другом: кто-то где-то мечтает иметь ваше фото. Так и Хелена могла бы хранить фото Тони в ящике комода вместе с паспортами в качестве приятного воспоминания, и вместо того, чтобы прожить жизнь, полную несбыточных мечтаний, она может потом показать эту фотографию своему ребеночку.
— Вот это твой папа, — скажет она ему, — а это один тип, с которым я познакомилась в баре «Черный слон».
Ребеночек поймет, что значит слово «тип», потому что это будет ребеночек Хелены, и понадобится специальная фотография, если ему захочется съездить проведать свою сварливую бабулю, которая всю дорогу была не права. Нам всем нужны фотографии в паспорте, если мы хотим куда-то съездить, даже если на этих фото мы выходим гораздо хуже, чем в жизни. Но если не нравится, можно просто задвинуть ящик комода, где обычно эти фото и хранят.
— А муж ваш уже знает? — спросил водитель, отказавшись взять с нее деньги за проезд. — Кстати, ему известно, что вы вымазали себе лицо чернилами?
— Ему все равно, — ответила Хелена. — Потому что он меня любит, — добавила она и направилась вверх по ступенькам, чтобы проверить, так ли это.
Не включая света, Дэвид сел в постели.
— Я переволновался, — сказал он. — Я приехал, а тебя нет. Причем ты даже не оставила записки.
— Дорогой Дэвид, — произнесла Хелена. — Я на минуту вышла из дома, но теперь я вернулась.
Она налила себе стакан воды и выпила его до дна, хотя при этом ей также хотелось писать, что тоже очень напоминает любовь. Нам что-то нужно, и в то же время нам хочется от этого избавиться. То есть нам одновременно нужна какая-то вещь и полная ее противоположность, вот почему мы так редко бываем удовлетворены. Хелена села на свой почти самый любимый стул и посмотрела на мужа. На нем была пижама, но это в принципе не самое главное. Главное даже не в его словах и даже не в его поступках. Во всем мире есть особые люди, и вы наверняка нашли бы свое счастье с пятью или шестью из них, или даже с восемью, будь вы бисексуальны, да и все остальные тоже. Так что счастье — не есть нечто особое, и мы сами тоже вряд ли особые, потому что в противном случае дело кончится тем, что к утру у нас останется только сумка, полная неотправленных жалоб нашей собственной матери.
— Давай выиграй конкурс, — нашептывает вам музыка, — иначе какой смысл вообще было приезжать сюда, не затем же лишь, чтобы выпить?
— Послушай, — сказала Хелена. — Послушай и посмотри. У нас с тобой будет ребеночек. Я знаю, ты не ездил в Канаду, потому что твой паспорт остался дома. По-моему, ты был со своей старой подружкой — как ее там, Андреа? Этому пора положить конец, потому что наша малышка победит во всех конкурсах, что позволит ей сделать карьеру профессиональной манекенщицы и в конечном итоге приведет ее на научное поприще и поможет излечить все болезни, какие насылает на нас этот мир. Так не заставляй ее вместо этого сидеть в детской кроватке и писать тебе письма о том, что ты не был ни в какой Канаде.
Хелена не договорила, потому что Дэвид уже обнимал ее.
— Так у тебя и вправду будет ребенок? — спросил он на всякий случай. — То есть у нас с тобой? Кстати, моя дорогая, чтобы поехать в Канаду, никакой паспорт не нужен. Если ты забыл его дома, сойдут водительские права, главное — сделать вид, что ты судорожно его ищешь. Я вот тоже сделал вид и прошу тебя, киска, только ты так не поступай. Андреа — она мелочная, и у нее дурацкие волосы, однако главное не в этом, а в том, что я ее не люблю, потому что я люблю тебя. Кстати, что у тебя с лицом?
— Это правда? — спросила Хелена. У нее перехватило дыхание, и она была готова поверить. — У меня даже нет водительских прав, я ведь переехала сюда недавно. И вообще здесь все ездят не по той стороне улицы.
— Я научу тебя водить машину, — ответил ее муж, и Хелена подумала, что ему есть чему ее научить. Насколько он симпатичнее той дурацкой песни, даже в пижаме, и Хелена тотчас представила себе, как он ее учит, притом самым разным вещам. — Я научу тебя водить машину. Я отвезу тебя, куда ты только пожелаешь. Вместе с нашим ребеночком — куда он только пожелает.
— Ему понравилось в «Черном слоне», — сказала Хелена и легла рядом с мужем в постель.
Он обнял ее и погладил по животу, где в настоящий момент проживал их будущий младенец. От этого Хелене еще больше захотелось писать, но она решила потерпеть, потому что такова любовь и потому что даже самые глупые песни порой оказываются правы. К чему зря спорить о музыке? Хелена не видела для этого никаких причин. Зачем спорить о том, каким образом нас настигает любовь, причем подчас тех из нас, кто, казалось бы, не заслужил тепла, которое она приносит с собой в постель, такая огненная и раскаленная, как центр Земли? И Хелена не спорила. Возможно, у нее просто не осталось сил после всех этих танцев. Она прильнула к супругу и вытерла слезы. Она оставила все свои заботы и тревоги в луже на тротуаре и позволила любви прийти к ней подобно конверту, полному денег. Она сжимала в руке свой бесценный приз, честно заработанные ею деньги, любовь, которая наконец настигла ее, и все-все-все, что принадлежало только ей одной и будущему младенцу. Она прильнула к мужу, и этого ей было довольно.
Частенько
Аптека на борту корабля скорее напоминала стенной шкаф, поэтому женщина, которая работала в аптеке, скорее была женщиной, стоящей в стенном шкафу, а Аллисон — это женщина, которая стоит по ту сторону двери стенного шкафа, словно решая, что бы ей такое сегодня надеть, что ей вытащить из шкафа? Ага, что тут у нас? Интересно, а эту тряпку каким ветром сюда занесло, боже, какое уродство!
— О господи! — верещала женщина из аптеки, потому что Аллисон спросила ее про одну нужную ей вещь. — О господи! Примите мои поздравления!
Аллисон достает бумажник, хотя с куда большим удовольствием она бы извлекла из кармана пистолет.
— Я вас сейчас пристрелю, — говорит она, увы, едва слышно.
— Что-что? — переспрашивает женщина из аптеки.
— Только никому не говорите, — просит Аллисон, хотя и знает, что на самом деле это означает: живо разворачивайте корабль и отвезите меня назад в Сан-Франциско.
И вот теперь все всё узнают, и Аллисон чувствует себя ужасно толстой. Кстати, почти все и без того всё знают, иначе с какой стати женщина из аптеки стала бы восклицать: «О боже!»
— О боже! — восклицает женщина из аптеки, и Аллисон снова смотрит к себе в сумочку. Черт, где же ее пистолет? Где ее пулемет? — скосила бы целую палубу! Вместо этого Аллисон протягивает женщине из аптеки купюру в американской валюте достоинством двадцать долларов и говорит: — Вместо сдачи дайте мне, пожалуйста, пистолет, чтобы застрелить вас.
Но она говорит едва слышно. К тому же последнее время Аллисон душит злость, вернее, всю ее жизнь
