– Но у вас же есть какой-то диплом?
– У меня степень по психологии. – Олсон говорил спокойно, мягко, короткими фразами, как человек, которому не в чем оправдываться. Мол, принимайте меня таким, какой есть. Когда человек так себя ведет, это всегда вызывает ощущение кристальной честности. Поэтому Бёрден насторожился. Он ждал, что Олсон поинтересуется целью его визита, но тот сидел молча и разглядывал детектива со сдержанным, даже несколько сочувственным интересом.
– Я понимаю, что вы должны соблюдать профессиональную тайну, – продолжил Бёрден. – Поэтому, по крайней мере сейчас, я не спрошу, от чего вы лечите мистера Сандерса, – собственное красноречие привело его в восторг, и он обиделся, когда Олсон лишь слегка улыбнулся и кивнул. – Сейчас меня интересуют более прозаические вещи. Например, время вашей предыдущей беседы с мистером Сандерсом. Мне известно, что вы начинаете в пять, а в шесть заканчиваете.
– Нет.
– Нет?
Олсон был абсолютно спокоен. Он взглянул на плакат с земным шаром, на предсказание Эйнштейна и произнес:
– Клиффорд обычно приходит в пять, но иногда я переношу сеанс. Например, в прошлый четверг в половине восьмого я читал в Лондоне лекцию, и мне требовался запас времени.
– Вы хотите сказать, что мистер Сандерс не приходил в прошлый четверг?
Олсон печально улыбнулся. Наверное, он всегда так улыбается, если его не понимают.
– Отчего же, приходил. Я попросил его приехать на полчаса раньше. Он немного опоздал и ушел в половине шестого.
– Вы уверены? Не без двадцати шесть? Прибавьте время на обмен прощальными фразами, телефонный звонок.
Олсон снял часы и положил их на стол.
– Ровно в половине шестого я беру в руки эти часы и объявляю клиенту – в данном случае, Клиффорду, – что время истекло, и мы встретимся на следующей неделе. Никаких прощаний.
Помнится, во время беременности Дженни тоже ходила к психологу. Бёрден никогда не расспрашивал ее, как это. Наверное, она тоже ложилась на кушетку, изливала доктору душу, открывая самые потаенные уголки своей психики. А тот бесстрастно слушал. Бёрдену не нравился Олсон, и он ему не верил, но понимал, что его поведение с клиентом таким и должно быть.
– Значит, Клиффорд Сандерс ушел от вас ровно в половине шестого?
Олсон кивнул.
– И после этого вы поехали в Лондон? Где вы читали лекцию?
– Я выехал из офиса в шесть, мой поезд в шесть шестнадцать, в Лондон, на вокзал «Виктория», он прибывает в десять минут восьмого. Я взял такси, отправился на улицу Пимлико, в Городскую ассоциацию психотерапевтов, где выступил с докладом на тему проекций.
Этот человек абсолютно уверен в себе. Бёрден испытующе посмотрел на Олсона.
– Как вы думаете, почему Клиффорд Сандерс сказал, что его сеанс длился с пяти до шести?
Сейчас мне начнут объяснять про угрозу, беззащитность и проекции, подумал Бёрден. Олсон встал, подошел к маленькому грязному столику, похожему на кухонный, и полистал ежедневник. Прочитав какую-то запись, он сверился с часами и загадочно улыбнулся, потом захлопнул ежедневник и повернулся к Бёрдену.
– Не знаю, поймете ли вы, Майкл. Возможно, вы никогда не задумывались, что время – очень мощный фактор в человеческой психике. И я взял бы на себя смелость предположить, что время является еще одним юнгианским архетипом коллективного бессознательного. У некоторых людей время – один из аспектов Тени.
Бёрден смотрел на Олсона с глубоким непониманием и столь же сильным раздражением.
– Давайте предположим, что время – это Время с большой буквы. Некое божество в крылатой колеснице, Прародитель Времени – возможно, вы слышали об этом. Некоторые люди порабощены Временем, для них оно как старик с черепом вместо лица и с косой в руках. Время гонится за людьми, пытаясь их настигнуть. Они склоняют головы перед Временем, оно повелевает ими. И они приходят в смятение, если не могут вовремя поклониться ему, исполнить его волю. Но некоторые, Майкл, ненавидят Время. Боятся его. Этот страх столь велик, что люди заталкивают его в свое бессознательное, пытаясь исключить такое понятие, как Время. Они живут при полном отсутствии знания о времени, словно мир может обойтись без него. Для таких Время проходит незаметно – полчаса, час – какая разница. Им тяжело вставать по утрам, а вечерами так страшно, что они засыпают лишь в три-четыре часа ночи. Чтобы прийти вовремя на встречу, им приходится прилагать нечеловеческие усилия. Друзья обычно знают об этой их странности, и если зовут в гости, то называют время на полчаса раньше. То же самое и с памятью: спрашивать таких о точном времени – все равно что совершать акт насилия.
Бёрден поморгал, но в целом смысл уловил.
– Вы хотите сказать, что договариваетесь с Клиффордом на полпятого, а он приходит в пять?
Олсон улыбнулся и кивнул.
– Но вы же сами говорили мне про пять часов.
– Я говорил, что он приходит в пять, а это не одно и то же.
– Следовательно, в прошлый четверг вы позвонили ему и попросили прийти в четыре?
– И он опоздал на десять минут. То есть пришел без двадцати пять. – Олсон уже откровенно веселился. – Вы думаете, я дурачу своих бедных клиентов? С одной стороны, потакаю их неврозу, а с другой – унижаю их человеческое достоинство? Но поймите, Майкл, у меня тоже есть личная жизнь, и я дорожу своим временем. Для меня, как и для других его подданных, полчаса – огромная ценность.
Как и для меня, мысленно произнес Бёрден. И я не хочу больше здесь оставаться.
Олсон проводил Бёрдена до двери и, что особенно возмутительно, дружески похлопал его по плечу.
– Надеюсь, Майкл, наш разговор пойдет вам на пользу.
Бёрден бросил беглый взгляд на кушетку и язвительно заметил:
– Сегодня наконец вы смогли выговориться.
Олсон было нахмурился, а потом сказал:
– Это по Фрейду врач молчит и слушает. Я же помогаю своим клиентам, стараясь говорить как можно больше.
И одарил Бёрдена улыбкой.
Ну просто душа-человек.
– Похоже, бомба предназначалась вашей дочери, – сообщил эксперт из отдела особо тяжких преступлений. – Вы знали, что она приедет?
– Нет, – ответил Вексфорд. – Но, возможно, жена была в курсе. Спросите у нее.
– Мы уже спрашивали. Она тоже не знала.
– Почему же сработала бомба?
– Ваша супруга рассказала, что вы хотели отогнать машину дочери от гаража, а свою – поставить в гараж. Бомба взорвалась, когда вы дали задний ход. Ваша дочь утверждает, что с момента отъезда из Лондона ей ни разу не пришлось дать задний ход. Для террориста было неважно, когда взорвется машина – после посещения Шейлой больницы для детей-инвалидов на Грейт-Ормонд-стрит или в воскресенье, когда она уехала бы от вас. Рано или поздно Шейла должна была погибнуть.
Шейла должна была погибнуть… Вексфорд лежал на больничной кровати и никак не мог отойти от разговора. Потом он заснул. В четыре его разбудили, и он сел за круглый стол пить чай в компании еще четверых пациентов. И продолжал думать о Шейле. Кто-то хотел убить ее, но план сорвался. Убийца на этом не остановится. Возможно, дело в антивоенной деятельности его дочери. Или в том, что она кинозвезда. Сколько сумасшедших завидуют чужой славе и красоте. А кто-то мог вообще объединить Шейлу с ее героинями, например, с леди Одли, двоемужницей и убийцей. И решить, что ее необходимо наказать: за красоту, успех, аморальность, измену на экране и в жизни.
Теперь каждый день – это страх за ее жизнь. У инспектора на кровати лежали три газеты, в которых
