выдрали всю поросль вокруг старых деревьев в этом диком саду. Она рассказала ему, вздыхая, об оскорбительных телефонных звонках и вызванных публикацией во вчерашних вечерних газетах письмах, которые ей доставили сегодня днем.
— Вам не следует открывать никакие письма, если только они не написаны знакомым почерком, — сказал он. — На все остальные сначала должны взглянуть мы. Что же касается телефонных звонков…
— Ваш сержант сказал, что вы получили разрешение прослушивать мой телефон.
О на глубоко вздохнула, теперь спокойнее, но слезы все еще текли по ее щекам.
— Нет ли у вас бренди в этом… э… жилище?
— В столовой. — Женщина слабо улыбнулась. — Все это принадлежало моей двоюродной бабушке. Это… э… жилище, как вы выразились, было ее. Бренди ведь может храниться долгие годы, не так ли?
— Чем дольше, тем этот напиток становится лучше, — сказал Берден.
Столовая была похожа на пещеру, там оказалось холодно и пахло пылью. Он задумался о том, какое стечение обстоятельств привело ее в этот дом и почему она тут осталась. Бренди оказался в буфете, который напоминал скорее деревянный особняк, чем предмет мебели, так он был украшен резными стойками, и арками, и нишами, и балкончиками.
— Вы тоже выпейте немного, — сказала она.
Берден заколебался:
— Пожалуй. Спасибо.
Он снова вернулся к креслу, на котором сидел до того, как пошел в столовую, а женщина села на пол, поджав ноги и пристально глядя на него с пытливым слепым доверием. Единственная горевшая лампа слабым золотым светом озаряла пространство за ее головой.
Она потягивала бренди, и несколько минут они сидели в полном молчании. Потом, согревшись и успокоившись немного, Джемма заговорила о потерявшемся мальчике, о том, чем он любил заниматься, что говорил, о том, какой он не по годам развитый. Она говорила о Лондоне и о том, каким странным казался Стоуэртон и ей, и ее сыну. Наконец женщина замолчала, остановив взгляд на его лице, но он уже не чувствовал того смущения, которое вначале вызывал у него этот доверчивый, по-детски непосредственный взгляд. И это смущение не вернулось даже тогда, когда, подавшись вперед, она импульсивно схватила его руку и крепко сжала.
Берден не был смущен, но прикосновение ее руки ударило его словно током. Оно вызвало такой шок и такое неожиданное беспокойство, что, вместо того чтобы, как всякий нормальный мужчина, взять руку хорошенькой женщины в свои, он вдруг испытал иллюзию, что всем своим телом прикоснулся к ее телу. От этого его бросило в дрожь. Он высвободил свою руку и резко сказал, прервав теперь уже тягостное и затянувшееся молчание:
— Вы — уроженка Лондона. Вы любите Лондон. Зачем вам жить здесь?
— Это ужасно, правда? — Напряжение и ужас исчезли из ее голоса, и он снова стал нежным и глубоким. Звук этого красивого голоса взволновал инспектора почти так же, как прикосновение ее руки. — Это не дом, а какой-то ужасный старый белый слон, — сказала Джемма. — Я и понятия не имела о существовании двоюродной бабушки. Она умерла три года назад и завещала этот дом моему отцу, но он и сам умирал от рака. — Необыкновенно грациозным, но непроизвольным движением она подняла руку и отбросила тяжелую прядь волос с лица. Широкий вышитый рукав странной тупики обнажил ее белую руку, на которой свет лампы высветил топкий золотой пушок. — Я пыталась продать этот дом, по он никому не был нужен, а потом отец умер, и Мэтью — мой муж — оставил меня. Куда еще было мне идти, как не сюда? У меня не осталось средств, чтобы платить за аренду нашей квартиры, а деньги Мэтью кончились. — Казалось, что уже несколько часов прошло с того момента, когда она устремила на него свой пристальный взгляд. Теперь наконец Джемма отвела глаза. — Полиция, — сказала она очень тихо, — думает, что Джона мог забрать Мэтью.
— Я знаю. Такую возможность мы всегда не исключаем, когда пропадает ребенок… э… живущих врозь или разведенных супругов.
— Они поехали, чтобы встретиться с ним, если удастся. Он в больнице, ему удалили аппендикс. Я думаю, что они побеседовали с его женой. Он женился снова, как видите.
Берден кивнул. Его одолевало любопытство, которое выходило за рамки нормального профессионального интереса. Он страстно хотел знать, исходила ли инициатива развода от Мэтью или от нее, чем этот Мэтью занимался и как все получилось. Он не мог спросить ее. Ему сдавило горло.
Она медленно придвинулась к нему поближе, но на этот раз не дотронулась до его руки. Волосы упали на ее лицо.
— Я хочу, чтобы вы знали, — сказала она, — как вы помогли мне, как вы меня успокоили. Я бы совершенно сломалась сегодня, если бы вы не зашли. Наверное, сделала бы что-нибудь ужасное.
— Вам нельзя оставаться одной.
— У меня есть снотворное, — сказала она, — и миссис Крэнток придет в десять. — Она медленно поднялась на ноги, протянула руку и включила торшер. — Она придет через минуту. Сейчас без пяти десять.
Ее голос и неожиданно вспыхнувший свет резко вернули Бердена к реальности. Он заморгал и встряхнулся:
— Как без пяти десять? Я только что вспомнил, что должен был отвезти свою семью в кино.
— А я вам помешала? Может быть, хотите позвонить? Пожалуйста. Можете воспользоваться моим телефоном.
— Боюсь, слишком поздно.
— Я ужасно сожалею.
— Я думаю, что мое пребывание здесь было важнее, вы не находите?
— Это было важно для меня. Но вам надо идти. Вы придете опять завтра? Я имею в виду вас лично.
Он стоял в дверях, когда она сказала это. Джемма легко коснулась ладонью его руки, и они снова оказались близко, всего в футе друг от друга.
— Я… да… Да, конечно. — Он начал заикаться. — Конечно, я приду.
— Инспектор Берден… Нет, я не могу к вам так обращаться. Как вас зовут?
— Я думаю, будет лучше, если вы… — начал он и почти с отчаянием добавил: — Майкл. Все зовут меня Майк.
— Майк, — проговорила она, и в тот момент, когда она протяжно произносила его имя, тихо повторяя его, миссис Крэнток позвонила в дверь.
Грейс лежала, свернувшись клубочком, на софе, и Берден заметил, что она плакала. Чудовищность того, что он натворил, на мгновение затмила другую чудовищность, настойчивый призыв его тела.
— Я страшно сожалею, — сказал он, подходя к ней. — Автомат был занят, а потом…
Грейс подняла голову и посмотрела ему в лицо:
— Мы сидели здесь и ждали тебя. Когда ты не пришел к восьми, мы поужинали, хотя все было испорчено. Я сказала им: «Давайте пойдем», а Джон ответил: «Мы не можем без папы. Нельзя, чтобы он пришел домой и увидел, что мы ушли».
— Я сказал, что мне очень жаль, — повторил Берден.
— Ты мог позвонить! — с чувством произнесла Грейс. — Я бы и слова не сказала, если бы ты позвонил. Неужели ты не понимаешь, что если и дальше будешь вести себя так, то… то твои дети не выдержат!
Она вышла. Дверь за ней закрылась, а Берден остался с мыслями, далекими и от нее, и от собственных детей.
Глава 5
Берден взглянул на листок, который ему протянул Уэксфорд. Отчетливым крупным детским почерком
