— Удели мне всего минут десять, Майк. Я хочу… я хотела бы кое-что тебе сказать. Я получила письмо от одной подруги, девушки… женщины… с которой я вместе стажировалась. — Грейс теперь говорила очень нервно, и это было так не похоже на нее, что Берден слегка забеспокоился. Она держала это письмо и, видимо, готовилась уже его показать, по передумала и стояла, стиснув бумагу с текстом в руке. — У нее появились кое-какие деньги, и она собирается открыть частную лечебницу и… — Грейс торопливо договорила: — Она приглашает меня к себе.
Берден уже собирался произнести банальное «О да, это отлично», как вдруг вдумался в эти слова, и тут до него дошел истинный смысл сказанного. Его потрясение было слишком велико, чтобы думать о какой- то вежливости и осторожности.
— А как же дети? — спросил он.
Она ответила не сразу. Она тяжело села, будто какая-нибудь усталая старуха.
— Как долго, по-твоему, я должна оставаться с ними?
— Я не знаю. — Он беспомощно махнул рукой. — Пока они не смогут сами себя обслуживать, наверное.
— И когда наступит это время? — Она разозлилась, и ее нервозность утонула теперь в возмущении. — Когда Пат исполнится семнадцать, восемнадцать? А мне будет сорок.
— Сорок — еще не старость, — тихо сказал ее зять.
— Возможно, для женщины, у которой есть профессия, сделана карьера. Если я останусь здесь еще на шесть лет, мне придется оставить мысли о карьере. В лучшем случае я смогу мечтать о работе медсестры в каком-нибудь провинциальном госпитале.
— Но дети, — снова сказал оп.
— Отправь их в школу-интернат, — решительным тоном сказала она. — В физическом плане уход за ними будет не хуже, чем здесь, а что касается другой стороны их жизни — что хорошего я могу дать им одна? Пат вступает в тот возраст, когда враждебно воспринимают мать или того, кто ее заменяет. Джон никогда не был ко мне особенно привязан. Если тебе не правится идея со школой-интернатом, переведись в Истборн. Вы сможете жить там все с мамой.
— Ты так неожиданно вылила это на меня. Согласна, Грейс?
Грейс едва не плакала.
— Я только вчера получила это письмо от Мэри. Я хотела поговорить с тобой вчера, я умоляла тебя прийти домой.
— Бог мой, — сказал он, — ну кто бы мог подумать. Я считал, что тебе здесь нравится, думал, что ты любишь детей.
— Нет, ты так не думал, — горячо сказала она, и неожиданно ее лицо стало таким же, как у Джин, страстным и негодующим, во время их редких ссор. — Ты никогда не задумывался обо мне. Ты… ты попросил меня приехать сюда и помочь тебе, а когда я приехала, ты превратил меня в какое-то подобие воспитательницы в приюте, а сам стал важным заведующим, который снисходительно навещает бедных сироток пару раз в неделю.
Он не собирался отвечать на это. Он знал, что это истинная правда.
— Ты можешь поступать, разумеется, так, как находишь нужным, — сказал Берден.
— Дело не в том, что я этого хочу, а в том, что ты вынудил меня к этому. О, Майк, ведь все могло быть совершенно иначе! Разве ты не понимаешь? Если бы ты был с нами и использовал свой авторитет и позволял мне чувствовать, что мы делаем что-то нужное вместе. Даже сейчас, если ты… я хочу сказать… Майк, мне это очень трудно. Если бы я подумала, что ты придешь вовремя, чтобы… Майк, неужели ты не хочешь мне помочь?
Она повернулась к нему и простерла руки, не так импульсивно и страстно, как это делала Джемма, а со сдержанной застенчивостью, словно стыдилась этого. Он вспомнил, что ему говорил Уэксфорд в это утро в лифте, и отпрянул от нее. Словно лицо Джин смотрело на него, голос Джин умолял его, произнося слова, которые, как он со своими старомодными взглядами считал, ни одна женщина никогда не должна была говорить мужчине и которые только еще больше ухудшали положение.
— Нет, нет, нет! — произнес он. Берден не прокричал, а прошептал эти слова с каким-то шипением.
Он никогда не видел, чтобы женщина так густо краснела. Ее лицо было малиновым, а потом краска отхлынула, и оно стало белым как мел. Она встала и вышла, скорее поспешно удрала, потому что вдруг потеряла всю свою тщательно контролируемую привлекательность. Грейс вышла и, не сказав больше ни слова, закрыла за собой дверь.
В ту ночь Майк спал очень скверно. Трехсот ночей было недостаточно, чтобы он научился спать без женщины, а после них две ночи блаженства со всей жестокостью вернули назад все одиночество односпальной кровати. Как зеленый юнец, он держал, прижимая к лицу, чтобы вдыхать его запах, шарф женщины, которую любил. Он лежал так долгие часы, слыша за стеной приглушенные рыдания отвергнутой им женщины.
Глава 15
Локон волос не принадлежал и Стелле Риверс. У криминалистов для сравнения оказалось достаточно волос, сохранившихся на останках девочки. «Кольцо светлых волос вокруг кости», — вспомнил Уэксфорд, содрогнувшись.
Это ничего не доказывало, разумеется. Этого и следовало ожидать. Они знали, что «меховщик», — Уэксфорд называл теперь человека, который вступил с ним в переписку и звонил по телефону, «меховщиком», — был лжецом. Уэксфорду ничего теперь не оставалось, как ждать новостей с озер, и его раздражение росло. Берден стал невыносим последние несколько дней; он едва отвечал, когда к нему обращались, и неизбежно куда-то пропадал в самый нужный момент. И дождь лил не по сезону. Все в полицейском участке находились в состоянии раздражения, и люди, угнетенные погодой, набрасывались друг на друга, как мокрые сварливые собаки. Черно-белый пол в холле был весь день в грязных разводах и лужах от промокших дождевиков.
Торопливо пройдя мимо конторки, чтобы избежать встречи с Гарри Уайлдом, Уэксфорд едва не налетел на раскрасневшегося сержанта Мартина, который стоял в ожидании лифта.
— Просто не знаю, куда катится мир, сэр, просто не знаю. Этот молодой Пич, который обычно и мухи не обидит, набросился на меня только за то, что я сказал ему, что ему нужно было бы надеть более крепкие ботинки. «Не лезь не в свое дело», — имел он наглость мне ответить. Почему, сэр? Что я ему такого сказал?
— Вы мне кое в чем помогли, — сказал Уэксфорд, и потом, стараясь говорить спокойно, потому что только начал кое о чем догадываться, добавил: — Сержант, в ту ночь, когда мы искали Джона Лоуренса, вы посоветовали одному из людей в поисковой группе надеть более крепкие ботинки — видимо, у вас это пунктик, — и он тоже велел вам не лезть не в свое дело. Помните?
— Не могу утверждать, что помню, сэр.
— Я с ним тоже разговаривал, — задумчиво сказал Уэксфорд. — Он пытался гладить собак. — Мех, подумал он, мех и кролики. Он пытался погладить овчарку, его рука двигалась по се мягкой густой шерсти. — Господи, не могу вспомнить, как он выглядел! Но я помню его голос. Этот голос! Сержант, тот человек, с которым вы говорили, человек, который пытался гладить собак, он и есть автор этих писем.
— Не могу припомнить его, сэр.
— Не важно. Теперь будет легко его найти. Но оказалось, что это не так.
Сначала Уэксфорд отправился к мистеру Крэнтоку, мужу соседки Джеммы Лоуренс, который был старшим кассиром в кингсмаркхемском отделении «Ллойд-банка». Разумеется, тот знал всех членов поисковой группы если не по именам, то в лицо. Выяснилось, однако, что не все они были жителями этих трех улиц: Фонтейн-роуд, Уинкэнтон-роуд и Чилтери-авеню.
— Было много парней, которых я никогда не видел раньше, — сказал Крэнток. — Бог его знает, откуда
