— Чтобы ты могла все это потратить на меня? — сказал Суон.
— На кого же еще? А ты не забыл позвонить электрику, дорогой?
— Даже не вспомнил об этом, — ответил Суон. — Это как-то вылетело у меня из головы.
— Ничего страшного, любовь моя. Я сама об этом позабочусь. А сейчас пойду, сделаю тебе чайку. Ты скучал без меня?
— Да, скучал. Очень.
Она не обращала никакого внимания на Уэксфорда. он расследовал убийство ее единственного ребенка, а она едва ли заметила его. Ее взгляд, ее внимание целиком оказались прикованы к мужу. Это он, когда теперь было кому приготовить чай, довольно неохотно предложил Уэксфорду остаться и присоединиться к ним.
— Нет, спасибо, — сказал старший инспектор. — Я не хотел бы вам мешать.
Завиток волос не принадлежал ни Джону Лоуренсу, ни Стелле Риверс, но это были детские волосы. Кто-то срезал их с головы ребенка. Это означало, что в распоряжении того, кто написал письмо, был какой- то золотоволосый ребенок. И не просто какой-то. Никто ведь не мог подойти к любому ребенку просто на улице и безнаказанно срезать у того прядь волос, что могло быть расценено как нападение. Это значило, что автор письма, тот самый «меховщик», должен был находиться в таких близких отношениях с каким-то золотоволосым ребенком, чтобы иметь возможность срезать прядь его волос либо пока тот спал, либо с его разрешения.
Ну и что из этого следует? — размышлял Уэксфорд. Невозможно же побеседовать с каждым золотоволосым ребенком в графстве Сассекс. Он не мог даже выявить таких детей, ведь этот человек, который «находился в близких отношениях» — отец? дядя? — помешал бы тому самому ребенку, который был нужен, откликнуться на призыв полиции.
Хотя предписанное время еще не наступило, Уэксфорд проглотил две таблетки, понижающие давление, запив их кофе. Это будет нелишне, если он собирается потратить остаток дня, рыская по Стоуэртоиу. Сначала к миссис Тетфорд, чтобы узнать, не могла ли она распространить новость об исчезновении Джона по городу. Потом, вероятно, к Рашуорту. Просидеть с ним сколько угодно, сколько понадобится, заставить вспомнить, заставить описать тех, кто занимался с ним поисками, выяснить это до конца сегодняшнего дня.
Та обстановка, в которой жили сейчас Берден и его свояченица, не располагала к доверительности. Уже почти неделя прошла с тех пор, как Грейс улыбнулась ему или сказала что-то вроде «Сегодня похолодало» или «Передай мне масло, пожалуйста». Но ему надо было сказать ей о своей предстоящей женитьбе, и детям сказать тоже, возможно, даже спросить у них разрешения.
Он подумал, что наступил удачный момент, когда, немного оттаяв, Грейс произнесла:
— Следующий уик-энд у тебя свободен?
Он осторожно ответил:
— Не знаю. Мы сейчас очень заняты.
— Мама пригласила нас всех четверых на уик-энд.
— Я не думаю… — начал Берден. — То есть я хочу сказать, я не смогу. Послушай, Грейс, существует кое-что, что я должен…
Грейс вскочила:
— Вечно что-то существует. Не трудись объяснять. Я поеду одна с детьми, если у тебя нет возражений.
— Конечно, у меня нет возражений, — сказал Берден и уехал на работу или на то, что должно было быть работой, если бы он мог хоть как-то сосредоточиться.
Тут он вспомнил, что пообещал сегодня обедать с Джеммой. Насколько Майк испытывал блаженство от обладания ею, настолько же он отвратительно относился к тому, как она готовила. Для него чуть ли не предпочтительнее было обедать в кафетерии полицейского участка. И вдруг ему в голову пришла мысль, что скоро каждый раз ему придется есть дома то, что будет приготовлено Джеммой.
Уэксфорд куда-то уехал. Было время, когда старший инспектор никогда никуда не уезжал, не оставив ему записки, но теперь все изменилось. Точнее, изменения, произошедшие в Вердене, привели к тому, что он лишился уважения Уэксфорда.
Спускаясь на лифте, он надеялся на то, что не столкнется с Уэксфордом, и, когда дверь лифта открылась, он увидел, что в холле нет никого, кроме Кэмба и Гарри Уайлда, который за эти дни стал здесь почти непременной принадлежностью, такой же, как часть обстановки вроде конторки или стульев с красной обивкой. Берден относился к нему как к стулу, терпя его присутствие, но во всем игнорируя его. Он был уже почти у выхода, когда двери распахнулись и вошел Уэксфорд.
Кроме тех моментов, когда он бывал с Джеммой, бормотание стало обычным стилем речи Вердена. Он пробормотал приветствие и собрался было пойти своей дорогой. Уэксфорд остановил его словами «Мистер Берден!» — как обычно делал в присутствии таких людей, как Кэмб и Уайлд.
— Сэр? — столь же формально ответил Берден. Понизив голос, Уэксфорд произнес:
— Я провел все утро с этим типом Рашуортом, но не смог от него добиться ничего путного. Он произвел на меня впечатление какого-то придурка.
Берден с усилием попытался сосредоточиться на мыслях о Рашуорте.
— Я не знаю, — сказал он. — Я лично не стал бы рассматривать его как потенциального подозреваемого, однако он носит короткое пальто и однажды почти до смерти напугал девочку Крэнтоков.
— Он сделал — что?
Эти слова были произнесены свистящим шепотом.
— Я говорил тебе, — сказал Берден. — И это было в моем рапорте. Я должен был тебе рассказать, — нерешительно сказал он. — Я уверен, что…
Уэксфорд забыл об Уайлде и Кэмбе.
— Но ты этого не сделал! — закричал он. — Ты не писал никакого чертового рапорта. Ты хочешь сказать мне сейчас — сейчас, — что Рашуорт приставал к какому-то ребенку?
Вердену нечего было ответить. Его лицо стало малиновым. Майк вспомнил теперь — он ничего ле сообщил об этом, все выскочило у него из головы. Любовь и потрясение заставили его забыть об истории с Рашуортом, потому что та ночь, когда на Стоуэртон опустился туман, была его первой ночью с Джеммой.
Может быть, все это и осталось бы между ним и Уэксфордом, но тут вмешался Гарри Уайлд. Не чувствуя обстановки и не понимая, как обычно, что поступает бесцеремонно, Уайлд обернулся и громко сказал:
— Не хотите ли вы мне сказать, что собираетесь повесить это дело на Боба Рашуорта?
— Я не собираюсь вам ничего говорить, — взорвался Уэксфорд.
— Зачем же вы так? Разве вам не нужна помощь в расследовании?
— А что вы знаете об этом?
— Ну, я знаю Рашуорта, — сказал Уайлд, вставая между двумя полицейскими. — И я знаю, что он отвратительный субъект. Один мой друг снимает коттедж у него на Милл-Лейн, но Рашуорт держит у себя ключ от этого коттеджа и наведывается туда, как только ему заблагорассудится. Однажды он без всякого на то разрешения копался в личных бумагах моего друга, а его мальчишка входит и собирает яблоки там в саду и как-то стащил пинту молока. Я мог бы рассказать вам такое о Бобе Рашуорте, что сделало бы…
— Я думаю, что вы уже и так достаточно мне сообщили, Гарри, — сказал Уэксфорд.
Не сделав Вердену обычного предложения пообедать вместе, не удостоив его даже взглядом, Уэксфорд повернулся и вышел из полицейского участка.
Поскольку он был уверен в том, что если пойдет в «Карусель», то Берден последует за ним и испортит ему обед своими сладкоречивыми извинениями, Уэксфорд поехал домой и удивил свою жену, которая редко видела его в промежутке времени между девятью и шестью, категорическим требованием еды. Он не мог припомнить, когда в последний раз находился в таком ужасном настроении. Зловещие темные вены набухли у него на висках, и это так напугало его, что он принял две таблетки лекарства против свертывания крови, запив их пивом, которое миссис Уэксфорд достала из холодильника. Берден не имел права так его расстраивать. Не хватало еще, чтобы Уэксфорд закончил так, как бедный старик Скотт.
