Глава 27
— Кажется, слишком многим удается сбежать от правосудия, — проворчал заместитель начальника полиции.
— Я бы с этим не согласился, сэр, — твердо возразил Вексфорд. — У нас есть обвинение в убийстве, обвинение в сокрытии факта смерти и еще одно — в том, что было зря потрачено время полиции. Даже если мальчик будет осужден условно, его биография будет навсегда испорчена. Я очень сомневаюсь, что, например, шведские власти позволят ему въехать в страну, чтобы он мог, когда придет время, поступить в Упсальский университет, где он мечтает учиться.
— И это вы называете наказанием?
— Для него это наказание. А для его сестры наказание — жить с отцом.
Он представил Джеймсу Фриборну свой доклад и объяснил все детали. Сейчас он встречается с Верденом, которого тоже следует ввести в курс дела. Был влажный апрельский вечер, поля вокруг Кингсмаркэма напитаны водой, но, по крайней мере, воды не было над ними. Вексфорд направлялся к «Голубю и Оливке» по Хай-стрит, и отсюда луга казались просто ковром свежей зелени, переливающимся в желтых лучах облачного заката. У поворота на Квин-стрит он решил пойти в обход. Его, вполне естественно, разобрало любопытство, когда он увидел, что киоск, который обычно работает до восьми вечера, сейчас закрыт «до нового уведомления». Может, это знак, может, пора перестать выписывать этот абсурдный анахронизм — провинциальную газету? Кому она нужна? Хотя если она исчезнет, многие останутся без работы, а в округе есть и другие газетные киоскеры, которые занимаются ее распространением…
Он сделал крюк, а потому немного опоздал. Бёрден уже ждал в их «укромном местечке» — маленькой комнатке, спрятанной в задней части ресторана, но с доступом к бару; это был единственный уголок, где, как часто говаривал Вексфорд, можно было спокойно выпить без музыки, соковыжималок, еды и детей. Здесь не было плакатов с вопросом «Кто хочет стать миллионером?», не было телевизионной программы, объявлений о соревнованиях по перетягиванию каната, о бегах ясновидящих собак — эту приманку сначала использовали в «Крысе и Морковке», а сейчас ее можно было встретить по всему городу, и на нее попадались почти все без исключения. Укромное местечко, в котором Бёрден стоял спиной к огромному камину с маленькой решеткой, было крошечной комнаткой с коричневой деревянной мебелью, с оклеенными кремовыми обоями стенами, на которых висели темные картины, со сценами какой-то охоты. Во всяком случае, в этом мраке можно было разглядеть убегающих животных, которых через папоротник, ежевику и колючий кустарник преследовали охотники верхом на лошадях. Раньше в этой комнате особо не курили, но сейчас здесь прокурено было все. Бар «Голубь и Оливка», видимо, не знал ремонта с тех пор, как его открыли в начале XX века, дым миллионов сигарет поднимался вверх, коптя когда-то кремовый потолок, и оседал на мебели темно-красного дерева.
В их укромном местечке не было другой мебели, кроме двух столов и шести стульев. На столе у камина он увидел две кружки пива, два пакетика чипсов и тарелку с орехами кешью. Стояла духота, впрочем — терпимая. Бёрден, сильно загоревший за время отпуска, был в одном из своих воскресных нарядов — в твидовом костюме и карамельного цвета рубашке, а его галстук по чистой случайности был того же цвета, что и потолок.
— Снова дождь, — задумчиво произнес Вексфорд.
— Это ведь не все, что ты мне хочешь сказать?
Вексфорд сел.
— Далеко не все, ты прав. Хорошо здесь, правда? Спокойно. Уютно. Я думаю, а не настал ли конец Церкви Истинного Евангелия? Может, они распались на время. — Он сделал большой глоток легкого пива, потянулся было за пакетиком чипсов, но, вздохнув, передумал. — Все это время мы считали, что расследуем дело детей Дейдов, но ошибались. Правда. Они были всего лишь пешками. На самом деле это был конфликт между истинными евангелистами и Джоанной Трой или, лучше сказать, такими людьми, как Джоанна Трой, в широком смысле слова.
— Что это значит?
— Я объясню. У истинных евангелистов было нечто, о чем мы знали, но чему не придали того серьезного значения, а зря. Я говорю об их помешанности на «чистоте». Я должен был насторожиться, когда Иашув Райт сказал, что это — одна из основных целей их церкви. Он говорил о «внутреннем очищении», а у меня была ассоциация лишь с «Печеночными солями Эндрюса» — ты слишком молод, чтобы это помнить, но так во времена моего детства называлось средство от запоров. Слоган — «внутреннее очищение». Думаю, поэтому я не придал значения тому, что и у церкви евангелистов был такой же девиз. Только для них это значило не очищение организма от токсинов, как говорят сегодня, а сексуальное очищение,
— Не могу себе представить, — сказал Бёрден, — что Джайлзу было в чем каяться. Ему же было всего пятнадцать.
— В таком случае ты ошибаешься. Ему было о чем пооткровенничать с этой сворой новоявленных святош или кем там они себя возомнили. Но давай пока оставим Джайлза и вернемся к истинным евангелистам. Как и многих фундаменталистов, их не очень беспокоили другие грехи, те проступки, которые мы с тобой назвали бы грехами, если бы вообще стали их обсуждать. Я говорю о жестокости, насилии, нанесении физических повреждений, прочих зверствах, воровстве, лжи и обыкновенном жестокосердии — все это их мало беспокоило. После разговора с Джайлзом я абсолютно убежден в том, что они вряд ли станут тратить время на человека, который может признаться лишь в плохом обращении с женой или в пренебрежительном отношении к своим детям. Их волновал только секс, секс до и вне брака, блуд и адюльтер, и во всем они винили женщин, считая их соблазнительницами, так же, как раньше это делали отцы римско-католической церкви и по сей день делают некоторые современные американские секты. По словам Джайлза, сексуальные отношения, и то не слишком частые, возможны, по их мнению, исключительно в браке. В идеальном варианте секса должно было быть ровно столько, сколько необходимо для воспроизведения потомства.
Бёрден кивнул.
— Понятно, но когда же в игру вступит Джайлз?
— Сначала о Джоанне Трой. Очевидно, это была абсолютно нормальная молодая женщина, умная, одаренная, симпатичная, хороший педагог и просто удачливый человек, впереди у которого могла быть светлая жизнь. Но она уже достаточно натворила, чтобы эту жизнь испортить.
— О чем ты?
Вексфорд посмотрел в окно: на улице хлестал дождь, сгущались сумерки. Занавеси из узорчатого бурого бархата выглядели так, словно их никогда не стирали, с тех пор как повесили на этот карниз красного дерева тридцать или сорок лет назад. Он встал и задернул их — тут же поднялись клубы пыли, пропитанной запахом табака. Копившаяся здесь десятилетиями пыль сошлась у окна в одно прозрачное неровное облако, а потом осела вниз. Они оба рассмеялись.
— Я просто хотел отгородиться от этой погоды, — сказал Вексфорд после недолгой паузы. — Ты спрашивал, о чем я. Когда Джоанна была подростком, ее привлекали сверстники, впрочем, это нормально. В пятнадцать лет она потеряла мать. Что эта потеря значила для нее, мы никогда не узнаем. Я не психолог, но предполагаю, что это была сильная травма, к тому же оставшийся в живых родитель — старый зануда и пустозвон Джордж Трой — способен понимать что-либо не больше какой-нибудь блохи. Думаю, это повлияло на Джоанну, и она старалась вернуться в детство, ее тянуло к детям, хотя она сама была уже далеко не ребенком. Может, если бы у нее был брат, ничего такого с ней никогда бы не произошло… А первым происшествием или первым из тех, о которых мы знаем, стал школьный инцидент с Людовиком Брауном. Он был моложе, еще не достиг половозрелости, поэтому знаки внимания со стороны Джоанны испугали его и он их отверг. А она сделала единственное, на что тогда была способна, — напала на него. Он отказался, скажем, полюбить ее — что ж, она его за это избила. Здесь было перемешано все: злость, желание отомстить, обида за отвергнутые чувства. Последствия нам известны. Его смерть была несчастным