иной путь, который избрало вместе с ним и большинство его сверстников, выраставших в той же университетской среде. Как бы невидимая грань разделила в начале 1820-х годов тогдашних молодых людей, родившихся в 1790-х годах, и, тех, совсем еще юных, которые явились на свет одновременно или же двумя-тремя годами позже Тютчева.
В одни годы с Тютчевым в Московском университете или же дома под руководством университетских профессоров, в Благородном пансионе и Учебном заведении для колонновожатых учились, помимо уже не раз упомянутого Михаила Погодина, писатель, мыслитель и музыкальный деятель Владимир Одоевский (1803–1869), историк, естествоиспытатель и филолог Михаил Максимович (1804–1873), публицист и общественный деятель Александр Кошелев (1806–1883), поэт философского склада Дмитрий Веневитинов (1805–1827), литературный критик и философ Иван Киреевский (1806–1856) и его брат, знаменитый фольклорист Петр Киреевский (1808–1856), теоретик искусства и переводчик Николай Рожалин (1805–1834), критик, литературовед и поэт Степан Шевырев (1806–1864), литератор, в будущем председатель Общества любителей российской словесности Николай Путята (1802–1877), философ и поэт Алексей Хомяков (1804– 1860), писатель, теоретик искусства и дипломат Владимир Титов (1807–1891), дипломат и литератор Иван Мальцов (1807–1880), поэт и публицист Андрей Муравьев (1806–1874), экономист и публицист Василий Андросов (1803–1841), поэт и переводчик Дмитрий Ознобишин (1804–1877); к этому кругу людей присоединились получившие образование в Петербургском благородном пансионе влиятельный литературный и музыкальный деятель Николай Мельгунов (1804–1867) и литератор, знаменитый библиофил Сергей Соболевский (1803–1870). Эти два десятка юношей, большинство из которых обычно называют «любомудрами» (русский эквивалент слова «философ»; о происхождении и смысле этого слова еще пойдет речь), стали своего рода ядром нового поколения, пришедшего на смену декабристской генерации.
Они обладали различной степенью одаренности и трудоспособности (некоторые из них вообще не сумели воплотить себя в значительных произведениях литературы или мысли), однако чрезвычайно важным для судеб отечественной культуры было их
Нельзя не сказать сразу же о том, что в дальнейшем эти юноши имели разные судьбы. Так, например, Степан Шевырев стал в 1840-х и особенно в 1850-х годах крайним консерватором, непримиримым противником Белинского и Герцена, а Николай Мельгунов, напротив, сотрудничал с Герценом и был в 1856– 1858 годах наиболее активным поставщиком материалов из России для «Колокола» и других герценовских изданий.
Тот факт, что пути людей, в юности выступающих как единая когорта, постепенно расходятся — и подчас очень далеко расходятся, — закономерен и типичен. Так, например, членами ранних декабристских организаций были Леонтий Дубельт, ставший впоследствии управляющим Третьим отделением (а ведь Дубельт даже попал под следствие и был занесен в «Алфавит» декабристов), и Михаил Муравьев, будущий «усмиритель» польского восстания 1863 года…
Словом, при разговоре о поколении Тютчева, о любомудрах, необходимо иметь в виду, что речь идет пока только о первых шагах этого поколения, об его мировосприятии и деятельности в 1820–1830 годах. Так, скажем, некоторые из названных ровесников Тютчева в 1840 — 1850-х годах стали ведущими представителями славянофильства — Хомяков, братья Киреевские, Кошелев. Но нельзя забывать, что славянофильство действительно сложилось лишь в 1840-х годах; в тридцатых годах Киреевский еще издавал журнал под выразительным названием «Европеец», и даже Погодин и Шевырев были достаточно далеки от всесторонней идеализации России и решительного отрицания современного им Запада. В тридцатые годы тот же Шевырев более всего гордился полученным им доброжелательным письмом Гёте…
Особенно показателен тот факт, что до сороковых годов сам Белинский относился к Погодину и Шевыреву — не говоря уже об Иване Киреевском — достаточно уважительно, а подчас даже восхищенно. Так, в 1834 году Белинский писал о Степане Шевыреве следующее: «Один из молодых замечательнейших литераторов наших, г. Шевырев, с ранних лет своей жизни предавшийся науке и искусству, с ранних лет выступивший на благородное поприще действования в пользу общую… Одаренный поэтическим талантом… обогащенный познаниями, коротко знакомый со всеобщею историей литератур, что доказывается многими его критическими трудами и особенно отлично исполняемою им должностию профессора при Московском университете» и т. д.
Тогда же Белинский говорил о Михаиле Погодине: «Народному направлению много способствовал г. Погодин. В 1826 году появилась его маленькая повесть „Нищий“, а в 1829-м — „Черная немочь“. Обе они замечательны по верному изображению русских простонародных нравов, по теплоте чувства, по мастерскому рассказу, а последняя и по прекрасной, поэтической идее, лежащей в основании».
Итак, говоря о поколении любомудров, мы берем его на той ранней стадии развития (двадцатые- тридцатые годы), когда оно еще представляло собой нечто более или менее цельное, когда в нем еще не развились те «крайние» тенденции, которые, скажем, вызвали в сороковых годах ожесточенные нападки Белинского на Погодина и Шевырева.
Жизнь и деятельность Тютчева невозможно действительно осмыслить без достаточно широкого знания и понимания пути его поколения. Между тем и до сих пор Тютчева нередко воспринимают как совершенно «одинокую», словно бы выпадающую из современной ему России фигуру. Это обусловлено в значительной мере тем, что само тютчевское поколение знают мало и чаще всего поверхностно, — что, в свою очередь, имеет вполне определенную причину.
Мы очень ясно представляем себе предшествующее поколение — декабристское — и, с другой стороны, последующее, — поколение, как обычно говорят, людей сороковых годов, к которому принадлежат Белинский, Станкевич, Герцен, Иван Тургенев, Михаил Бакунин, Грановский, Огарев и другие. И это вполне понятно. Декабристы и — двадцатью годами позднее — люди сороковых годов воплотили себя гораздо более решительно, определенно, осязаемо, нежели тютчевское поколение, — поколение тридцатых годов. Если попытаться предельно кратко выразить суть проблемы, следует сказать, что люди тридцатых годов, выступившие на общественную и литературную сцену сразу после трагического поражения декабристов, целиком ушли в мыслительную, духовную работу. Они как бы не действовали, а только размышляли. И в результате самый облик и характер поколения не запечатлелись в истории с той рельефностью и остротой, которые присущи декабристам и, позднее, людям сороковых годов.
Сам период между поражением декабристов и сороковыми годами многим кажется неким «промежутком», «безвременьем», в течение которого вроде бы не свершилось что-либо подлинно значительное. Но такое представление совершенно не соответствует действительности. Тридцатые годы — это поистине величайшая, ни с чем не сравнимая эпоха истории отечественной культуры; ведь именно в тридцатые годы создал свои высшие творения Пушкин; в эти же годы вместилось все творчество Лермонтова, погибшего 15 июля 1841 года, и почти вся художническая деятельность Гоголя (в 1840 году он сообщал: «Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том „Мертвых душ“). В это же время создал отмеченные несравненной глубиной и широтой мысли „Философические письма“ Петр Чаадаев. Далее, в это время творил свои основные произведения Михаил Глинка, а великий живописец Александр Иванов уже работал над „Явлением Христа народу“ (работа затянулась подобно тому, как медленно подвигался труд Гоголя над продолжением „Мертвых душ“; такое медленное и напряженное творчество вообще характерно для этого поколения). Наконец, именно в тридцатые годы создал половину своих творений Тютчев и достигла своих вершин близкая к нему поэзия Боратынского.
Надо прямо сказать, что последующие полтора десятилетия развития русского искусства не дали таких высших творческих свершений. И лишь в 1860-1870-х годах, в эпоху расцвета творчества Толстого, Достоевского, Лескова, литература вновь поднялась на уровень, сопоставимый с уровнем Пушкина и Гоголя.
В сущности, достаточно только перечислить основные творения русского искусства и культуры, явившиеся в тридцатые годы, дабы отчетливо увидеть, что перед нами — эпоха высшего творческого взлета. Менее внятно другое — тот факт, что перечисленные выше представители тютчевского поколения сыграли громадную и многообразную роль в этом взлете. Они, как уже говорилось, были погружены в чисто духовную деятельность, они мыслили, а не действовали в прямом смысле слова. Но в данный момент насущно необходима была именно такая деятельность.
Любомудры оказали не могущее быть переоцененным воздействие на творчество своих ровесников —
