писать; все удивляются легкости, с которой он это делает.
Приходит учитель рисования и показывает ему этюды такой необыкновенной тонкости, что их трудно даже хорошо рассмотреть; но, к всеобщему удивлению, он разбирает их лучше и быстрее, чем кто-либо из окружающих. Его зрение, наконец, так превосходно, что он проводит весь остальной день и часть ночи с пером в руках, и это занятие, требующее большого внимания, нисколько его не утомляет.
Два дня спустя он отправляется к Жандрону в Отейль. Жандрон, находившийся в саду, уже издали заметил его и увидел, что тот идет без проводника, без повязки, с открытыми глазами и что солнечные лучи, ударяя ему прямо в лицо, нисколько его не беспокоят. Он изумляется и, не веря своим глазам, бросается к нему навстречу, выкрикивая на бегу: 'Что сделали вы со своим глазом? Он, кажется, поправился'. Дон Альфонс сообщает ему о происшедшем. Тогда Жандрон подвергнул его глаз самому тщательному исследованию и нашел зрение его вполне нормальным'.
Второй случай касается госпожи Тибо. Эту девушку страшно разнесло вследствие вздутости живота. Kappe де-Монжерон утверждает, что она страдала водянкой. Ее верхние конечности были так сильно сведены, что она не могла пошевелить пальцами, так как они конвульсивно прижимались к ладони и даже вызвали раны и нагноения. С точки зрения современной медицины это был случай
Это уже вовсе не та женщина, страдавшая водянкой, все члены которой расплывались, достигая чудовищных размеров. Паралич прошел, и она теперь ходит, двигает руками, становится на колени встает и возвращаясь к себе домой, поднимается по крутой лестнице. В первые же дни она избавилась от ран и нагноений, а через неделю была более здорова, чем до начала всех этих страданий.
Через несколько дней после исцеления госпожи Тибо в Сен-Медаре произошел другой похожий случай, но гораздо более громкий. Он касался одной служанки, Анны Куроно, которую в конце 1730 года поразил неполный паралич левой части тела. Так как больная во что бы то ни стало хотела снова ходить, то она придумала очень остроумный механизм, описанный и изображенный с большими подробностями нашим историком. Куроно сделала из тесемки стремя, которое поддерживало на весу ее параличную ногу. Это стремя она посредством охватывавших ее плечи помочей прикрепила к своему кушаку и таким образом поддерживала свою левую ногу, а все ее тело покоилось на двух костылях. Но так как и этого было недостаточно, то Куроно прибавила к своему импровизированному механизму другую тесемку, придерживавшую ее левую ногу и прикрепленную к правой руке, при помощи которой она изо всех сил тянула ее вперед и передвигала свое тело сильными толчками. Чтобы передвигаться таким способом, ей приходилось перегибаться назад и делать такие ужасные кривляния и гримасы, что она вызывала ужас у всех, кто ее только видел. Движимая сильным желанием выздороветь, Анна Куроно ходит в Сен-Медар несколько раз. В последний раз она с большим усилием дотащилась до кладбища.
'Вдруг она чувствует как бы судорогу и движение в пятке своей парализованной ноги. Анна Куроно, так же как и все окружающие, замечает его. Это движение было чисто механическим и поразило всех присутствующих. Бедная больная, вместо того чтобы предаваться радости, волнуется при мысли, что услышанные ей движение и шум произошли вследствие разрыва тесемок, без которых ей невозможно двигаться. В это время ее стаскивают с могильной плиты и отрывают как бы против ее воли от могилы Пари, чтобы поставить на костыли, в которых она, по видимому, могла еще нуждаться.
Не успела она сделать несколько шагов, как почувствовала необычайную легкость в теле, сопровождавшуюся вздрагиваниями во всей парализованной части. Сначала это приводит ее в изумление.
Вскоре после того она замечает, что опирается на парализованную ногу, которая обрела свою прежнюю силу и подвижность. Тогда Куроно подымает в воздух костыли и двигается вперед крупными шагами; она идет так быстро, что могла бы догнать карету, и очень скоро подходит к дому, где живет ее госпожа. Счастливица так взволнованна, что совершенно теряется и не может понять, как она прошла за столь короткое время такой длинный путь. Она уже больше не та немощная женщина, которой приходилось прилагать всевозможные усилия и страшно напрягать одну половину своего тела, чтобы двигать другую; теперь это сильная и крепкая женщина, передвигающаяся, несмотря на свой преклонный возраст, с необычайной быстротой — она превратилась в новое существо. Ее язык, который мог только лепетать, теперь говорит вполне свободно; ее рука, совершенно лишенная чувствительности и почти недвижная, действует теперь свободно и энергично; ее бедро, голень и стопа, обременявшие ее, как тяжелые гири, и в течение шести месяцев более походившие на члены трупа, чем на части живого тела, мгновенно приобретают силы, обычно свойственные людям ее возраста, которыми она обладала до своей болезни. Вот почему эта параличная, прежде передвигавшаяся лишь при помощи пружин и искусственных приемов, теперь идет твердой поступью, быстро и непринужденно. Та, которой прежде требовалось четыре или пять часов, чтобы придти из дома в Сен-Медар, теперь проходит этот путь чуть ли не за минуту. Женщина, которая не могла сделать и шага без помощи сложного механизма, теперь радостно несет в воздухе своими костылями'.
Такой же поразительный пример моментального исцеления представляет собой и случай Маргариты Дюшен. Она страдала метеоризмом, истерическим шаром, параличом, сильными конвульсивными припадками, продолжительной летаргией — одним словом, у нее было все, что позволяет определить несомненную истеричность. Послушаем лучше, что говорит о ней Kappe де-Монжерон:
'Перед нами странная и вместе с тем непонятная болезнь, как по сложности и силе, так и по ее продолжительности. Маргарита Дюшен страдает ужасными головными болями и разрывом желудочных кровяных сосудов, что не позволяет ей принимать пищу. Она ощущает смертельную слабость и похожа скорее на покойницу, чем на живого человека. Прибавьте к этому удушье от водянки и сильнейшие ежемесячные припадки, после которых она часто остается в летаргическом состоянии в течение нескольких дней.
Это ужасное состояние исчезло после путешествия в Сен-Медар.
16 июля 1831 года, едва она успела добраться до кладбища, как ее пораженные параличом члены уже приходят в движение под влиянием непонятной силы, в это же время ее навсегда покидает головная боль, которая беспрерывно мучила страдалицу в течение последних пяти лет, порванные сосуды в груди и желудке, в течение трех лет вызывавшие почти ежедневную кровавую рвоту, вновь соединились и возродились, после чего и лихорадка, не оставлявшая ее в покое ни на минуту, совершенно проходит.
17-го она ощущает то же волнение, что и накануне, и результат не менее достоин удивления: ее грудь, необыкновенно опухшая, принимает нормальный вид, а голос, который она почти потеряла, восстанавливает свою силу.
18-го, после испытанных ею на могиле Пари сильных волнений, она перестает чувствовать боль в боку, постоянно терзавшую ее в течение продолжительного времени: опухоль, которая причиняла эти страдания, исчезла, не оставив после себя никаких следов.
19-го наблюдается поразительное выпотевание во всех ее членах, достигавших чудовищных размеров. Они утрачивают вздутость на глазах у зрителей, и водянка исчезает.
20-го прекращается паралич'.
После этого число исцелений начинает резко увеличиваться. Филипп Сержан избавился от паралича, а Готье де-Пезена — от глазной болезни. Мадмуазель Моссарон и Анна Лефран, обе страдавшие от паралича, тоже возвращаются с Сен-Медарского кладбища здоровыми.
Из всех этих случаев, чтобы не утомить читателя повторениями, я приведу только два, наиболее соответствующих рамкам нашего изложения, так как их подробности известны лучше всего.
Первый касается мадмуазель Коарен — еще молодой женщины, прикованной параличом к постели. Кроме того, у нее уже в течение пятнадцати лет на левой груди была опухоль, которая постоянно гноилась. Kappe де Монжерон, разумеется, называет ее раком, но я позволю себе усомниться в том, чтобы подобный недуг мог длиться у молодой женщины пятнадцать лет. Вероятно, это был нарыв, сопровождавшийся фистулой.
Итак, эта женщина уже давно была прикована к постели и отчаялась в своем выздоровлении, как
