– Это Мэнди его первая обнаружила, – сообщил Атертон, снова присоединившийся к своему шефу. – Она проводила время за тем, что занимала собой одного джентльмена в комнате, которая находится, если ты не забыл, прямо под этой. Как только ее друг ушел, ей захотелось приготовить себе кофе. Она подошла к рукомойнику, и тут сверху на нее что-то капнуло. Подняла голову, а там, сквозь щель в потолке, просачивается кровь. Так что, шеф, теперь мы знаем, как это получилось.
Но Слайдер уже не только знал, но и мог видеть, как это получилось. Пол под умывальником был застелен квадратным куском линолеума, но в нем имелись прорези для труб, проходивших через межэтажное перекрытие. Линолеум прилегал к трубам совсем неплотно; то же относилось и к перекрытию.
– Водопроводная сеть проходит через комнату Мэнди. Она говорит, что в темноте ей было видно, когда наверху горел свет. Поэтому и кровь...
Кровь сначала растеклась по линолеуму, а потом нашла себе путь вниз, через зазор между трубами и полом. Она быстро загустела, и на Мэнди упали всего лишь две небольшие капли, сыгравшие, тем не менее, очень значительную роль.
– А тот человек на лестничной площадке – это что, ее клиент?
– Нет. Кстати, он уже ушел. С ним занималась другая девушка, Морин. Когда Мэнди завизжала от ужаса, они оба выскочили на лестницу, думая, что с ней случилось что-то серьезное. А возмущался сей господин тем, что, по его мнению, он проявил гражданское мужество, оставаясь с девушками до прибытия полицейских, – те же, вместо благодарности, захотели узнать его имя и адрес; ну, а это он, естественно, желал бы сохранить в тайне.
– Что можно сказать о ноже?
– Им пользовались уже достаточно долго. Другие два ножа, из одного с ним набора, обнаружены в ящике кухонного стола. Они отличаются только размерами.
Слайдер с тяжелым вздохом склонился над убитым и слегка приподнял его голову. Горло было перерезано по линии от левого уха, вниз, до основания шеи с правой стороны, и это, в целом, характерно для подобных самоубийств, совершаемых правшами; но то, что самоубийца с одного маху, нанеся себе глубочайшую рану, перерезав все основные сосуды, никак к типичным случаям отнести было нельзя. Глаза не были закрыты, но видеть уже не могли, и своей замутненностью с сероватым наплывом напоминали глаза задохшейся рыбы. Слайдер осторожным движением прикрыл у мертвеца веки и, выпрямившись, огляделся по сторонам.
– Здесь необычно то, что такая длинная рана нанесена одним движением руки, – поделился своим наблюдением Атертон. – Разрез очень глубок и имеет ровные края; не видно, чтобы лезвие хоть чуть-чуть виляло.
Рука не виляла. Совсем как в баре. Расчлененный труп, с которого все и началось.
– Да, но он умел ведь обращаться с ножами, – сказал Слайдер. – И нет никаких признаков насилия или борьбы.
В комнате, как и прежде, было по-монастырски чисто. Исключение составляло лишь то, что простыня на кровати была отвернута в сторону, а на подушке осталась вмятина от головы.
– Он находился в постели, – произнес вслух Слайдер, переводя взгляд с кровати на умывальник и обратно.
– Да. А тебе не кажется это странным? Я имею в виду: раздеться, лечь в кровать, а потом встать и покончить с собой.
Слайдер покачал головой.
– Но и нельзя сказать, что это совершенно невозможно. Разделся, как обычно, перед сном, лег в постель, но заснуть никак не удавалось – в голову лезли всякие мысли, прокручивались там бесконечное число раз, пока он наконец не решил, что с него достаточно и нужно разом со всем покончить. Откинул простыню, встал с кровати...
– И кое-как нацарапал предсмертную записку, – подсказал Атертон, оборачиваясь в сторону стола.
Слотер действительно оставил там записку, в вертикальном положении, прислонив ее к портрету матери. Чистого листка бумаги, по-видимому, под рукой не оказалось, и он использовал обратную сторону рекламной листовки: «ЛЕДИ! Вы имеете право на БЕСПЛАТНЫЙ вход в нашу дискотеку каждую пятницу и субботу, после девяти часов вечера».
«Я его убил, потому что сильно разозлился», – сообщал человек, не имевший, судя по исключительно корявому почерку, никаких навыков письма. «Не могу больше жить. Господи, прости меня».
Слайдер опять, но на этот раз более пристально, оглядел комнату. Ах, вот и карандаш на полу, прямо под столом. Должно быть, скатился со скатерти и упал. Не карандаш, а точнее сказать, карандашик, тоненький и с пластмассовым колпачком – такие обычно бывают в конце блокнотов, зацепленными за обложку. Кончик грифеля в точности соответствует толщине линий в записке. Ну, кажется, тут все в порядке.
– На нем должны быть отпечатки пальцев. И записку тоже возьми. Да, и нож, разумеется, – сказал Слайдер.
Но все-таки нельзя было избавиться от ощущения какого-то несоответствия. Слайдер еще не нашел для себя ответ, чем именно оно было вызвано, но что-то...
– Но это уж само собой, – сказал Атертон. – Фотосъемка, дактилоскопия, вскрытие – все, как по кругу. А первое впечатление такое, – что здесь все довольно естественно.
– Да, – сказал Слайдер.
Атертон взглянул на него с большим вниманием.
– А у тебя как, все в порядке, шеф?
Слайдер сделал над собой усилие, чтобы выглядеть бодрее.
– Устал только немного, – сказал он. – Думал, что просто так мне ни за что не уснуть, и выпил целый стакан виски. А тут как раз и позвонили.
