– Когда ты успела с ним договориться? Я ведь только теперь сообщил тебе, что не смогу придти домой, – удивился Слайдер.
– О, Эрни позвонил нам сегодня утром, мы стали разговаривать, и я ненароком обмолвилась, что тебя вызвали среди ночи; и еще сказала, что, мне кажется, ты вряд ли сможешь вернуться домой вовремя. А Эрни сказал, что уже тысяча лет, как он не был в Блистер-Хилле, и что обожает пикники. Думаю, – теперь, после того как умерла Нора, ему редко удается хорошо провести уик-энд.
– Ничего не имею против. Делай, как знаешь.
– Ладно, договорились. Спасибо тебе.
Судя по тону, с которым Айрин произнесла последние слова, ей удалось добиться желаемого результата.
– Разумеется, я сожалею, что сам не смогу это сделать, – сказал он. – Передай детям мои извинения.
– Не беспокойся, им хорошо известно, какая у тебя работа.
Ему показалось, что Айрин что-то не договаривает. На память пришло ее утреннее появление на лестнице.
– Ты больше ничего не хотела сказать? Кажется, сегодня утром...
– Ах, да. Но это как-нибудь в другой раз. Когда будем дома. Ты и я. – Она коротко попрощалась и поспешила положить трубку.
У Мэнди от слез опухли глаза, а от шока и возмущения она сделалась еще разговорчивей. Оставив свою комнату без хозяйки, она эмигрировала на широченную кровать Морин, где и сидела вместе со своей непричесанной подругой. Девушки без остановки, чашка за чашкой, глушили растворимый кофе и курили сигареты «Пэл-Мел», голубоватый дым, от которых вырывался у них изо рта целыми клубами, отчего неразлучные подруги живо напоминали сдвоенный выхлоп старой модели «ягуара».
– Мне там страшно, – объяснила Мэнди, передернув плечами. – Гляжу на потолок, а через него как бы опять сочится кровь. Боже, как это было ужасно! Потом я побежала наверх, а там бедный Ронни... и как раз на этом самом месте.
– Ну успокойся, Мэнд. Постарайся забыть об этом, – сказала Морин, опуская ладонь на ее руку.
– Не получается. Мне так его жалко. Добрый, несчастный педик лежал, истекая кровью наверху, а мы сидели себе и ни о чем даже не догадывались.
– Он умер почти сразу, – сказал Слайдер.
– Вот видишь, я же тебе говорила, – сказала торжествующим тоном Морин. – Мне с самого начала было ясно, что он и почувствовать-то ничего не успел. Ему так полоснули по горлу... Ах, извини, Мэнд. У меня и у самой, как подумаю, что его прямо над нами кто-то убил, а потом прошел вниз мимо наших дверей – а мы-то ничего не знали, ни о чем не догадывались, ух, аж мороз по коже. Вряд ли после этого я тут останусь. Ну а ты, Мэнд?
– Какой смысл оставаться, если как раньше, здесь все равно никогда больше не будет. Да, славный был домик.
– А с чего вы взяли, что Ронни кто-то убил? – не выдержал Слайдер.
– Что? – удивилась Мэнди неожиданному вопросу. – Просто мне так показалось. Увидела, что лежит, много крови... и подумала.
– Если вас интересует мое мнение, – решила вмешаться Морин, – я готова биться об заклад, что Ронни сам никогда бы этого не сделал. Слабо ему было, если честно сказать. Он на самом-то деле был настоящим размазней. Помнишь, Мэнд, какой тарарам он тут устроил, когда занозил себе палец?
– А как же, помню. Мне ж пришлось ему занозу вынимать. У Ронни был такой вид, будто он на стол к хирургу попал.
– Но, может быть, произошло что-то такое, что даже Ронни решился. Как по-вашему, из-за чего он мог бы это сделать? Я имею в виду, была ли у него причина...
– Не думаю, – сказала Мэнди. – Ему нравилась его работа и все такое прочее. Он не был несчастным человеком. Правда, Мор?
– А я про что?!.. Ронни часто заходил к нам: поболтать и все такое... Случись что серьезное, он бы нам сразу все выложил.
Ответ девушек показался Слайдеру вполне удовлетворительным. И можно было не продолжать. Так же как не стоило, по-видимому, касаться того, что Атертон называл «теорией заговора». Вместо этого Слайдер предпочел пойти по более легкому пути.
– Он оставил записку, – сказал Слайдер.
– Записку? – удивилась Морин.
– Да, предсмертную записку, – уточнил Слайдер. – «Я не могу больше...» В общем, такого примерно содержания.
– Что? Ронни написал?.. – растерянно произнесла Морин.
– Выходит, что да, – спокойно подтвердил Слайдер.
– Ронни оставил предсмертную записку? – подключилась к разговору Мэнди. (Примерно так же вступает хор в «Джильберте и Салливане».) – Она лежала на столе поверх скатерти.
– Но тогда... кто ее написал для него? – проговорила Мэнди, едва не взвизгнув на слове «написал».
– Почему вы спрашиваете, кто написал? – окончательно запутался Слайдер.
– Потому что Ронни не умел писать, – сказала Мэнди.
