глаз едва наметились морщинки – «гусиные лапки». Он не брился два дня. Любой другой мужчина выглядел бы с такой щетиной ужасно неприятно, но только не этот. Напротив, он казался…
Незнакомец застонал.
Звук его голоса заставил Либби действовать. Она поднялась с пола и торопливо пошла на кухню, чтобы налить воды в большой таз. Бросив в воду полотенце, Либби взяла кусок мыла и вернулась со всем этим в спальню.
– Мистер, – прошептала девушка, не глядя ему в лицо, – надеюсь, вы не придете в себя в ближайшее время, потому что сейчас будет очень больно.
Боль не покидала Ремингтона. Ему никак не удавалось вынырнуть из кромешной тьмы, сквозь которую пробивались расплывчатые видения. Порой казалось, что кто-то прикасается к его телу раскаленной добела кочергой.
Однажды ему привиделся отец, стоящий где-то вдалеке. Ремингтон хотел к нему подойти, но не смог сдвинуться с места; он хотел окликнуть отца, но не смог вымолить ни слова. А старик постепенно пропал из виду, растворился в белом тумане, оставив Ремингтона наедине с болью.
– Нет, не уходи!
Но было уже поздно. Джефферсон Уокер ушел.
– Нет… не уходи…
Либби склонилась над лежащим на кровати молодым человеком, не поняв, действительно ли он что-то сказал или ей показалось.
– Мистер?
Он по-прежнему не открывал глаза. Бледность лица, искаженного болью, была заметна, несмотря на смуглую кожу. Прошло два дня, и Либби догадалась, что теперь уж он не погибнет от потери крови. Насколько могла понять девушка, рана на боку оказалась поверхностной. Гораздо больше ее беспокоило состояние его ноги. Пуля прошла насквозь, не задев кость, но разорвала ткани и мышцы. Либби сомневалась, что этот человек сможет когда-нибудь избавиться от хромоты. К тому же оставалась вероятность заражения крови. Как много неприятностей может случиться, прежде чем он поправится!
Покачав головой, Либби выпрямилась, подхватила таз и, выйдя во двор, вылила воду под кусты. Над головой – ни облачка, только сияющее голубизной небо. Если бы не легкий ветерок, было бы по-настоящему жарко.
Либби вздохнула и откинула с лица выбившиеся пряди волос. Она никак не могла представить себе, что делать, если в ближайшее время не появятся признаки улучшения состояния раненого. Мак-Грегор не вернется из Тайлер Крик, где пасутся овцы, еще несколько недель. До тех пор, пока не настанет срок пополнить запасы продуктов.
Обернувшись, Либби заметила Сойера, который стоял около ограды загона и рассматривал лошадей. Девушка поставила пустой таз рядом с задней дверью и, пройдя через двор, подошла к загону.
– Здорово красивый конь, правда, Либби? – спросил мальчик, когда она приблизилась.
– Очень красивый, а не «здорово красивый», – ласково исправила она ошибку, разглядывая высокого золотистого мерина. – Да, прекрасный конь.
«Прекрасный» – это еще слабо сказано. Конь действительно великолепен. Это не простая лошадка под десятидолларовым седлом. Такую славную лошадь можно скорее увидеть в конюшнях, расположенных позади особняков, стоящих на Пятой авеню в Нью-Йорке, или у летних коттеджей Нью-порта. В здешних краях такого скакуна встретить совсем не просто. Да и сам владелец мерина не похож на людей, которые появлялись когда-либо на ее ранчо. Большинство из них были работягами, которые ездят по всей стране, выискивая, на чем заработать пару долларов, прежде чем снова пуститься в путь. Нет, мужчина, который лежал сейчас на кровати Аманды, напоминал этих людей не больше, чем его конь походил на мускулистых мустангов, встречающихся в предгорьях Айдахо.
Либби вспомнила великолепное седло, которое она два дня назад сняла со спины мерина, прекрасные седельные сумки из кожи, модный фасон одежды незнакомца, его золотые карманные часы, кольты и винчестер. Она легко представила себе каждую из принадлежащих ему вещей, даже деньги, которые у него обнаружила. Но среди вещей не оказалось ничего, что говорило бы о том, кто он такой. Он оставался для нее загадкой, такой же, как причины, которые привели его на ранчо «Блю Спрингс».
– У него все будет в норме, Либби? – спросил Сойер, словно прочитав ее мысли.
Она взглянула на мальчугана. Его разлохматившиеся волосы кофейного цвета явно следовало подстричь. Глаза Сойера, напоминающие два темно-коричневых блюдца, следили за Либби с понятным ей беспокойством. Здесь ни в чем нельзя быть уверенным. Жизнь полна опасностей инеожиданностей. Этот урок они хорошо усвоили несколько месяцев назад, когда погиб отец Сойера.
– Я совершенно уверена, что он поправится, – успокоила она мальчика, убирая с его лобика непослушные волосы.
Он нахмурился, и Либби поняла, что ей не следовало так ласково с ним обращаться. Сойер хотел, чтобы она относилась к нему как ко взрослому. Он не раз говорил ей об этом.
Сердце сжалось в груди девушки. Либби любила Сойера словно родного сына. А поскольку она не собиралась выходить замуж, то он навсегда останется ее единственным ребенком. И она хотела воспитать его правильно. Но что она знала о том, как нужно растить детей?! Собственное детство никак не могло послужить Либби примером.
На мгновение в памяти всплыли темные, обклеенные обоями стены, высокие потолки, длинные коридоры и перешептывающиеся слуги. Матушка с грустной и ласковой улыбкой на губах, отец, который…
Она постаралась освободиться от воспоминаний, чтобы не пожалеть о них.
Либби снова внимательно посмотрела на Сойера.
– Я лучше пойду в дом. А ты покорми лошадей, возвращайся и приляг так, чтобы лодыжка была повыше, а то нога опять распухнет.
– Мне больше не болит.
