носовую часть каждого из шести линкоров новейшей постройки, спущенных на воду девятьсот шестом и девятьсот седьмом году. Мы уже существенно изменили историю и их у Великобритании было не четыре, а десять. Англичане не поняли сразу, что произошло, но зато здорово перепугались. Ещё бы, неизвестно из- за чего перед шестью самыми грозными кораблями вдруг выросли огромные столбы воды и к тому же все жесть кораблей сотряс удар чудовищной силы. Хотя ни один из линкоров не затонул, англичанам пришлось тут же начать спасательные работы и им уже было не до войны. Самолёты, проводившие бомбометание в пикирующем полёте с высоты в полтора километра, вернулись на дирижабль авиаматку, догнали его и один за другим приземлились, чтобы им подвесили ещё по четыре бомбы.
Следующее бомбометание носило уже чисто психологический характер, так как между английской эскадрой и испанским берегом просто выросла стена из воды и грязи, поднятой со дна. Сразу после этого открыли огонь, опять же предупредительный, наши воздушные артиллеристы. Когда с неба, с высоты шесть километров в твою сторону стреляют из пушек, имеющих скорострельность в двадцать выстрелов в минуту, не мудрено наделать в штаны. Сразу после этого один самолёт сбросил вымпел и тот приводнился рядом с флагманом. Его достали из воды и доставили командующему эскадрой, а им оказался никто иной, как сам контр-адмирал Джон Рашуорт Джеллико, лорд Скала. В водонепроницаемом пакете находилось моё личное послание, в котором я, используя от начала и до конца одни только непарламентские выражения, объяснял ему всю пагубность решения правительства Великобритании и в том случае, если он не повернёт назад, угрожал сначала разбомбить всю его эскадру, а затем отправиться в Лондон и раздолбать с воздуха Виндзорский замок, потом Вестминстерский дворец и Адмиралтейство.
Угроза подействовала и английская эскадра повернула обратно. В то злосчастное утро погиб триста семьдесят один человек, а ещё двести сорок два получили ранения. С одной стороны мы отвадили англичан от Испании навсегда, а с другой заполучили себе злейшего врага и уже через две недели с территории всех трёх Гвиан, а также с Фолклендских островов к нам полезли диверсанты, которых мы замучились отлавливать. Расстреливать мы никого не расстреливали, но вкалывать им на наших стройках пришлось долго. Правда, иногда им всё же удавалось что-нибудь взорвать или поджечь, но куда чаще они пытались поднять какое-нибудь восстание. Если в отношении Гвиан мы ещё хоть как-то сдерживались, то на Фолкленды отправились уже в конце лета и там англичанам пришлось туго. Против них выступили ведь не какие-то там сопляки, а бывалые спецназовцы. Всех пленных мы отправили в Великобританию с наказам рассказать о том, что нам не составит особого труда отделить голову короля Эдуарда VII от туловища и насадить её на шпиль Вестминстерского дворца.
Угроза подействовала лишь частично. Великобритания побоялась направить свой флот к островам, ставшим Мальвинскими, хотя она и потеряли лицо. Наши потери были едва ли не большими, так как на нас обрушилась с критикой вся Европа и даже то, что мы раздобыли приказ первого лорда Адмиралтейства, Эдвы Маржорибэнкса, барон Твидмута, в котором говорилось об уничтожении нашей водолазной экспедиции вместе с американскими военными кораблями, не повлияло на общественное мнение. Как нас только не полоскали везде, даже в нейтральной Швеции. Испании тоже досталось грязи, но испанцы, глядя на то, в каких количествах мы поднимаем со дна моря золотые и серебряные слитки, имели на этот счёт совсем другое мнение. В том числе ещё и потому, что мы удовлетворились всего лишь сорока процентами добычи, а Соединённые Штаты, военные моряки которых были готовы дать жестокий бой англичанам, удовлетворились всего лишь двадцатью процентами.
Во всяком случае в Испании к нам относились очень радушно и поскольку наши парни часто сходили с кораблей на берег, почти полторы сотни из них женились на испанках. Ничего не поделаешь, стать снова молодым и не интересоваться женским полом, это нечто немыслимое. По настоящему испанцы стали ликовать тогда, когда были построены на возвышенностях первые ветряки и в этой стране началась эра массовой электрификации. Вот тут-то остальная Европа и притихла. К тому же к концу года Испания слушала радио, а также стала поставлять во многие страны Европы такие товары, которые поражали всех как своей новизной и полезностью, так и совершенством, не говоря уже о качестве. Бытовые холодильники были первым мощнейшим ударом по чванству англичан. Но не единственным, так как испанские автомобили также, как и американские, значительно превосходили немецкие, французские и английские машины, не говоря уже о тракторах и комбайнах. Ну, для испанцев Россия была куда более предпочтительным рынком сбыта.
Индустриализация в Испании продвигалась вперёд куда более быстрыми темпами, чем в России, но оно и понятно, на Пиренейском полуострове ведь не было таких морозов, как у нас. Но и в Российской империи также строилось множество новых заводов и фабрик, а потому на глазах менялась даже Средняя Азия, в которой русские наместники всё жестче требовали от баев смягчения отношения к простому люду. Русские дворяне уже требовали от них, чтобы женщины могли открыть лицо и снять с себя паранджу. Ну, а некоторые женщины во весь голос заговорили о равноправии с мужчинами и им нельзя было закрыть рот. Пусть и маленькими шажочками, но эмансипация всё же двигалась вперёд, но с этим делом мы не торопились.
Лето одна тысяча девятьсот седьмого года было для меня памятным ещё и потому, что в начале августа я познакомился со своей будущей женой. Произошло это довольно смешным образом. Показав англичанам, что мы для них куда более опасный противник, чем они могли подумать, я решил, что в Испании и, вообще, в Европе, прекрасно обойдутся без меня и приказал лететь в Бразилию. К тому времени я уже стал понемногу привыкать к тому, что являюсь для своих друзей Небесным Генералом. Как я от этого не отбрыкивался, а меня всё же вынудили им стать и Испания была последней каплей, переполнившей чашу терпения моих друзей. Когда я попросил всех надеть на голову ментальные шлемы и спросил, что мы нам следует сделать по отношению к Испании, ответить согласием на просьбу короля Альфонса или вежливо отказать, на меня обрушился просто шквал возмущённых воплей, смысл которых сводился к одному: — 'У тебя что, парень, крышу сорвало? Ты наш командир, вот и решай, что нам делать с этой Испанией и её королём, а у нас своих забот хватает'.
Все мои попытки объяснить им, что так нельзя, что мы должны сообща принимать столь важные решения, потонули во всеобщем хоре возмущённых голосов. Кое-кто не стеснялся высказать своё мнение относительно меня, а не Испании и короля Альфонса, буквально матом. Князь Львов, обматерив в ответ всех, приказал проголосовать, но из этого ничего не вышло. Некоторые мои друзья, а точнее Беркут и Басмач выставили встречное требование — проголосовать в последний раз за наделение Серёги Горчака диктаторскими полномочиями с правом каждого набить морду ему и особенно его штабным работникам, если он снова начнёт разводить бодягу с демократией и особенно голосованиями по каждому пустяковому поводу. Поэтому когда на нас ополчились англичане, я уже не собирал народ и мы приняли решение в относительно узком кругу. На борту 'России' рядом со мной постоянно находилось двести семьдесят человек и лишь восемнадцать из них были моими заместителями и помощниками, то есть штабом, а сам я был девятнадцатым и нёс на борту вахту точно так же и все остальные. Нас ведь было всего двести семьдесят один член экипажа, а дирижабль 'Россия' ещё та громадина. Побольше любого линкора.
Единственное, чего мне не разрешили сделать, это совершить боевой вылет, ведь я тогда ещё только учился пилотировать самолёт. Зато дирижаблем я управлял ничуть не хуже штатных пилотов, но у нас ведь была полная взаимозаменяемость на всех постах. Правда, только у меня и моих заместителей и помощников имелись на дирижабле роскошные четырёхкомнатные каюты, а все остальные были вынуждены обходиться небольшими двухместными каютками, но ведь они, в отличие от нас уже тогда имели дома в городе Авиа-дель-Россо в Аргентине и отправлялись в полёт всего на три месяца. Мы же считали своим домом дирижабль и частенько по полтора, два месяца не спускались на землю. У нас ведь тоже хватало работы. Вот и после Испании мы решили забраться в бразильскую глухомань, в верховья реки Рио-Негру, чтобы спокойно там поработать.
Перелёт через Атлантику обошелся без приключений и вскоре, заглянув по пути в несколько городов Венесуэлы, мы прилетели в небольшой город Гранд Муиски, расположенный на правом берегу реки Рио- Негру в Бразилии, неподалёку от границы с Колумбией. Этот городок, в котором большинство жителей как раз и были индейцами из некогда многочисленного племени муиски, создавшего цивилизацию ничуть не хуже, чем у инков и ацтеков. Когда-то очень давно, а точнее в одна тысяча пятьсот двадцать пятом году, испанцы вторглись на их территорию, на плато Кундинамарка и фактически поработили это племя трудолюбивых ремесленников и земледельцев, которые не приносили человеческих жертв своим богам. Небольшая часть муиски ушла на юг, осела здесь и с тех пор тут образовался небольшой анклав муиски. Нас
