лайнеров и судов торгового флота были 'обтянуты' финабеном, сделало их неуязвимыми для торпед, а потому подводный флот не получил широкого развития.
Генералы и адмиралы к началу войны просто не были готовы к тому, чтобы умело применять в бою столь современную технику и продолжали мыслить категориями девятнадцатого века. К тому же широкомасштабные закупки кортесов и цезарей помножили на ноль практически всё стрелковое вооружение солдат. Авиация считалась чем-то вроде лёгкой воздушной кавалерии, как, впрочем, и танковые войска, воспринимаемые, как тяжелая, рыцарская конница. Однако, главной причиной такой нерешительности генералов на суше было то, что Европа вдруг оказалась слишком уж маленьким театром военных действий и к тому же Аллея Войны, созданная по сути дела случайно, пугала их неизбежностью сойтись лоб в лоб.
Диспозиция сил противоборствующих сторон оказалась следующей: линия границы была обозначена как на карте, так и в природе, но её никто не стал укреплять вообще. Обе стороны предпочли построить в глубине своей обороны мощные, долгосрочные, хорошо укреплённые форты с множеством пулемётных и артиллеристских дотов, а также закрытые артиллеристские позиции и что самое главное, надёжно прикрыли их зенитной артиллерией и она была хороша уже тем, что посылала снаряды в воздух на высоту в десять километров. В итоге линия мощнейших оборонительных сооружений мало того, что была сплошной, так ещё и отодвинулась от границы минимум на двадцать пять километров — дистанция максимальной дальнобойности гаубичной артиллерии, а в некоторых местах, чтобы спрямить линию обороны, на гораздо большее расстояние и ко всему этому генералов подтолкнули наши разведчики.
К моменту объявления войны армии обеих сторон прочно угнездились на линиях обороны по обе стороны от Аллеи Войны и теперь устраняли последние недоделки, трескали кашу и зорко поглядывали в сторону врага. На самой же Аллее Войны, кроме брошенных хозяевами собак и кошек, практически никого не осталось. Естественно, за исключением небольших групп разведчиков. Тщательный анализ своих собственных планов генерального наступления быстро показал, что войска будут обязательно разбиты на марше огнём вражеской артиллерии и авиации. Оставалось придумать, как разбомбить артиллерийские позиции с воздуха и вот тут-то даже элементарные расчёты показывали, что на это уйдут годы.
Оборона оказалась прочнее и надёжнее атакующей мощи, а об ассиметричном ответе обе стороны как-то не подумали и, в отличие от нас, не создали боеспособных диверсионно-подрывных частей. Не было в Европе также серьёзно подготовленной армейской разведки. Сама разведка конечно была, вот только действовала она в глубоком тылу и к тому же мы активно ей противодействовали, сдавая английских шпионов немцам, а немецких англичанам. Некоторых же разведчиков мы и вовсе перевербовывали, а иных, как знаменитую в наше время Мату Хари, так и вовсе навсегда отвадили от разведки и эта женщина, перебравшись в Аргентину, вскоре стала одной из лучших танцовщиц танго. В знаменитых лондонских кафе 'Одеэнино', 'Рояль', 'Монико' и других местах, где немецкие шпионы устраивали встречи, не было ни одной стены, на которой не стоял был тщательно замаскированный 'жучок', а то и крохотная видеокамера.
Мы сделали всё, чтобы дезавуировать разведки всех стран Европы и преуспели в этом настолько, что стали единственными поставщиками действительно ценной информации, а если присмотреться к ней повнимательнее, то дезинформации. Практически все планы ведения войны были созданы на основании искаженных разведданных. Через несколько часов после того, как война была объявлена, в нужные руки поступили пакеты с письмами, в которых те люди, которые считались ценнейшими агентами, с издёвкой заявляли, что всё это время они служили России. Естественно, все они тут же бесследно исчезли и бледные начальники разведок с трясущимися руками объясняли начальству, что их подло обманули. Начинать войну в таких условиях было просто бессмысленно.
Мы поступили так для того, чтобы сбить спесь с генералов и дать им понять, что воевать в таких условиях, просто безумие. Надежд на то, что наша широкомасштабная работа приведёт к мирным переговорам, у нас не было, но мы хотя бы внесли раздрай в механизм войны и если до этого наши действия привели к тому, что война была отсрочена на два года, то в результате последнего демарша мы дали Европе ещё полтора месяца мира и шанс вообще отказаться от войны, но она, пусть и с опозданием, всё же началась. Впрочем, иного быть и не могло. Хорошо уже то, что нам удалось сделать так, что враждующим сторонам пришлось спешно перестраиваться.
В том, что в этом деле нам практически всегда сопутствовал успех, не было ничего удивительного. При таком количестве профессионалов и при том обстоятельстве, что мы почти два года изучали приёмы и методы всех разведок и контрразведок, а также при нашем оборудовании, иного быть просто не могло. В результате мы добились главного — обе стороны начали войну практически вслепую и потому им требовалось какое-то время, чтобы хотя бы просто сориентироваться. Да и впоследствии их действия нельзя было назвать точно просчитанными. Мы же с самых первых дней действовали зная наперёд, чего нам следует ожидать, вступая в контакт с кем-либо.
Взять того же Теодора Рузвельта. Изучив его жизнь до мельчайших подробностей, нам не составило особого труда найти с ним общий язык при всей сложности его характера. Когда же мы сделали в направлении этого человека последний, самый решительный шаг и я рассказал ему, кто мы и как оказались в прошлом, он облегчённо вздохнул и признался, что уже начал считать нас чуть ли не ангелами, посланными самим Богом, чтобы возвысить Америку. Что же, как по мне, всё почти так и было. Мы рассматривали эту страну, как и Латинскую Америку, в качестве главного союзника России и сделали всё, чтобы она стала достойным союзником и другом, лишенным всего того негатива, который обрела бы без нас. Такова была политическая и экономическая целесообразность.
Когда мы в одна тысяча девятьсот пятом году разгромили в России революционное движение, наши действия были продиктованы также исключительно одной только целесообразностью. В нашей истории прогремели имена таких людей, как Будённый, Шапошников, Тухачевский, Чапаев, Ворошилов, Каганович, Ежов и многие другие. Все эти люди находились на руководящих постах и отличились не только своими талантами, но и тем, что участвовали в репрессиях. Мы ни о ком из них не забыли, но в то же время и не 'тянули' их наверх за уши. Они сами достигли вершин, но при этом не запятнали себя кровью, как в нашей истории, когда они были большевиками и коммунистами, а попросту палачами русского народа. Не они подготовили в Россию революцию, но именно благодаря ей смогли выдвинуться.
Нам удалось отредактировать историю и не дать свершиться самому страшному — октябрьскому перевороту. Благодаря этому палачами не стали вместе с теми, кто пошел за Лениным, Троцким и всеми прочими вождями революции, такие люди, как барон Врангель, Колчак, Шкуро, Деникин и многие другие офицеры и генералы царской армии. Мне хорошо запомнилось их изумление, когда лучшие преподаватели академии Генштаба и других военных академий стали учить их новой стратегии и тактике военных действий на земле, в небесах и на море. Признаюсь честно, это была наитруднейшая задача, заставить генерала от инфантерии забыть обо всём, что он знал об искусстве ведения войны раньше и привыкнуть к мысли, что вскоре война обретёт тотальный характер и в то время, как передовые части русской армии свяжут своими действиями целые армии и фронты, воздушно-десантные войска будут высажены с воздуха в заранее подготовленных диверсионными частями районах в глубоком вражеском тылу и совместно с ними парализуют врага, разгромив его штабы.
Надо сказать, что далеко не все царские генералы, которые мужественно сражались с большевиками во время Гражданской войны в России, смогли достичь высот. Многие так и не смогли перестроиться и стали просто хорошими руководителями военных администраций, которых мы также готовили заранее. Мы ведь не случайно сделали всё возможное, чтобы возвысить русское дворянство с одной стороны, а с другой максимально сблизить его с народом. Дворяне и аристократы благодаря нам стали ещё богаче, не говоря уже о купцах и промышленниках, среди тех вообще появились первые миллиардеры, но в том-то и дело, что если их благосостояние выросло к шестнадцатому году в среднем в четыре раза, то благосостояние народа — в семнадцать и это было главное наше достижение. Мы почти всю Россию, кроме одной только Средней Азии, полностью избавили от бедняков, да и там с нищетой тоже было покончено. Рабочим и крестьянам уже не приходилось бороться за социальные завоевания.
Государство само, без каких-либо требований постоянно заботилось о благоденствии своего народа и обращение — господин рабочий, господин крестьянин или господин казак, стало обычным делом. Во всяком случае именно так предписывалось обращаться к людям всем чиновникам, которых было не так уж и много. Зато жалованье у них было такое, а наказания за взятки и поборы столь строгими, что с коррупцией было
