рук на руки и ты покажешь им от начала и до конца, как мы будем тевтонов от границы империи гнать, но сначала проедешь с ними вдоль линии Горчакова, а к шести вечера изволь быть в штабе на совещании. Поезжай с Богом, голубчик. — Глядя на меня, а я мысленно умолял госпожу полковника дать мне немедленно интервью, Ольга Петровна спросила — Господин поручик, вам, верно, непременно нужно взять у меня интервью? Давайте договоримся так, я вам его непременно дам, но в эфир вы его выпустите только после того, как на нас немец пойдёт.
Лихо отдав графине честь и звонко щёлкнув каблуками, я решил сразу же решить все вопросы:
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! Разрешите нам вести прямой репортаж с линии Горчакова. Я договорюсь с выпускающим редактором и как только вы вступите в бой, вся Польша это увидит.
Госпожа полковник улыбнулась и ответила:
— А это уже вам решать, господин поручик, как вы всё преподнесёте, только ведь никакого боя не будет. Одно только бегство немцев.
Едва мы вышли из здания штаба полка, как зауряд-прапорщик, слегка кивнув нашим сопровождающим, сказал:
— Вот что, парни, найдите фельдфебеля Вострякова, он определит вас на ночлег, а я пока что покажу господам репортёрам линию Горчакова. До завтрашнего утра всё спокойно будет.
Коля и Володя взяли под козырёк и удалились, а мы сели в машину и поехали по самому великому чуду света — шоссе, протянувшемуся от моря до моря. В середине июля мы с Ядвиськой проехали по нему от Витавы до Аккермана на мотоциклах и это было просто восхитительное путешествие, но я ездил по этому шоссе и раньше. Меня всегда удивляло, что через каждые двести метров, прямо над опорами с внешней стороны шоссе устроены просторные обзорные площадки. С них мы сделали множество чудесных фотоснимков. В тот же день все они были заняты и на них стояли точно такие же 'Волгари', как и наш репортёрский дом на колёсах и гусеницах, только камуфляжной расцветки и с большими, восьмигранниками каких-то странных антенн, указав рукой на первый же зауряд-прапорщик Бунчук сказал:
— Вот это и есть то самое оружие, господа офицеры, которое не убивает и не калечит, но гонит врага прочь от нашей границы. Завтра вы увидите его в деле и я вам так скажу, после этого ни одного тевтона, попавшего под удар генератора Теслы, силком к границе не подтащишь. Да, что там тевтоны, завтра от российской границы вся живность, вплоть до комаров и мух, прочь бросится.
Мы проехали по шоссе пару десятков километров и вскоре повернули назад, узнав, что всего на вооружении двенадцатого, отдельного заградительного полка находится двести восемьдесят автомобильных установок 'Шквал', а также восемьдесят таких же установок, поставленных на тяжелые танки 'Витязь'. Об этих танках я что-то краем уха слышал, будто они чуть ли не на два порядка превосходят самые лучшие шведские танки, но никогда их не видел. В тот день я их не только увидел, но и хорошенько рассмотрел, а Янек заснял. Это были огромные машины, которые, по словам зауряд-прапорщика, можно уничтожить только прямым попаданием корабельного орудия главного калибра, а такие на суше не водятся.
Танк 'Витязь' поразил нас своей огневой мощью. Он имел два орудия, установленных одно над другим. Калибр верхнего был сто тридцать миллиметров, а нижнего сто восемьдесят и этим орудиям не был нужен порох для выстрела. Танки были оснащены пушками Гаусса и те были невероятно дальнобойными. Снаряд вылетал из ствола со скоростью в три раза выше скорости звука и уносился вдаль на расстояние в пятьдесят километров. Помимо этого танк был ещё и вооружен сдвоенной скорострельной, автоматической артиллерийской установкой калибра сорок пять миллиметров. Эти танки по сути дела являлись самыми настоящими крепостями на гусеничном ходу, которые могли развивать скорость в девяносто километров в час, двигаться под водой, преодолевая реки глубиной до пятнадцати метров, и имели запас хода в полторы тысячи километров.
В данном случае они должны были включиться в работу только в том случае, если немцы попытаются прорвать нашу оборону своими танковыми колоннами. Честно говоря, мне было не совсем понятно, как всего восемьдесят танков сумеют сдержать немецкую танковую мощь, ведь насколько это было известно, у кайзера Вильгельма имелось свыше шести тысяч танков. Зауряд-прапорщик, рассказывавший нам о вооружении полка, был совершенно спокоен и несколько раз сказал нам, что ни пехота, ни танки противника не смогут приблизиться к линии Горчакова на расстояние выстрела. По его словам не смогут этого сделать и самолёты. Что же, нам оставалось только убедиться в этом и если честно, то мне стало страшно.
В штаб полка мы вернулись за полчаса до начала совещания и даже успели переговорить с Янеком относительно того, как нам будет лучше всего рассказать полякам о провале немецкого наступления. Он предложил сначала записать интервью, а потом, если немцы действительно пойдут на нас, после того, как заградительный полк в прямом эфире сделает своё дело, пустить его на десерт. К нашему полному удивлению кроме нас на совещании присутствовало всего двое офицеров и зауряд-прапорщик. Это было видеосовещание. Графиня выступила перед своими офицерами с таким обращением:
— Господа офицеры, по данным нашей разведки завтра в шесть часов тридцать минут третий армейский корпус под командованием генерал-майора Эриха Людендорфа, имеющий в своём составе две пехотных и одну танковую дивизию, должен походным маршем вторгнуться в Польшу по четырём дорогам как раз на нашем направлении. Генерал Людендорф настолько уверен, что ему не будет оказано никакого сопротивления, что намерен доехать до Варшавы на автомобиле, а потому приказал танкистам следовать позади грузовиков и бронемашин с пехотой. Наша задача примерно наказать немцев за такую наглость и преподать им хороший урок. Нет никакой надежды на то, что немцы образумятся сразу же. Поэтому скорее всего они решатся пустить в ход сначала танки, а потом и авиацию. Будьте готовы и к этому, господа офицеры.
Совещание оказалось коротким и уже через двадцать минут графиня Адлерберг стала отвечать на наши вопросы, причём на польском языке, который она знала ничуть не хуже моего двоюродного дяди — Генрика Сенкевича, самого богатого польского писателя. Ольга Петровна вкратце рассказала нам, что её полк два года готовился к тому, чтобы занять именно этот участок линии Горчакова, а потому все солдаты и офицеры прекрасно говорят по-польски. Его императорское величество лично поставил перед полковником Адлерберг не допустить, чтобы немцы вторглись в Польшу и она заверила, что так оно и будет. До тех пор, пока война не закончится, её полк будет защищать поляков и всю Российскую империю от нашествия врага.
Сразу после этого интервью мы попросили зауряд-прапорщика Бунчука показать его землянку. Меня, наверное, чёрт в бок рогами толкнул, сказать так. Тимофей усмехнулся и повёл нас к линии Горчакова. Землянкой зауряд-прапорщика и ещё трёх нижних чинов оказался милый сборно-щитовой домик, поставленный в рощице. От него до позиции было всего двести метров по земле и ещё тридцать пять метров вверх на подъёмнике. Адлербергский полк прибыл на линию Горчакова три дня назад, но уже успел прекрасно обустроиться. Все солдаты жили в точно таких же домиках с кухней, ванной и туалетом по одному человеку в комнате. Мы усадили Тимофея за стол и я задал ему самый главный вопрос всей его жизни:
— Господин зауряд-прапорщик, скажите, кто для вас госпожа полковник и кем она будет отныне для всех поляков?
Тимофей широко заулыбался и ответил:
— Господин поручик, мне было бы проще всего сказать, что Ольга Петровна нам всем мать родная и это так, но она всё же значит для нас намного больше. Ну, а для Польши и поляков она отныне добрый ангел-хранитель и никак не меньше.
Не смотря на это ночью я почти не спал и в половине четвёртого утра был несказанно рад, что нам нужно было подниматься. В эту ночь мы легли спать не в машине, как это уже бывало не раз, а в отличном гостевом домике. Янек встал раньше всех и уже приготовил завтрак. Вскоре к нам пришел Тимофей и мы отправились с ним на линию Горчакова. Коля и Володя в этот день должны были обеспечивать бесперебойную передачу сигнала в нашу телестудию, а мы вместе с зауряд-прапорщиком поднялись, да-да, именно поднялись на борт танка, а не влезли в него, словно тараканы в спичечную коробку. В передней части танковой башни могло спокойно разместиться человек семь, восемь, но согласно штатного расписания в ней находилось всего три члена и экипажа — командир танка с двумя операторами, и ещё двое — водитель и механик, находились внизу.
