— Именно так. Болезнь, видите ли, довольно часто поражает порфироносных особ. На этот счет, кстати, имеются довольно серьезные исследования. Одна из самых известных ее разновидностей — гемофилия — вообще изучена неплохо. Проблема в другом. Никто до сих пор не решился напрямую связать «царскую» болезнь с так называемым вампиризмом. Цари, дескать, не могут быть вампирами, а вампиры — царями. Тут вообще вопрос тонкий. Не столько политический, сколько, пожалуй, теософский. Царь, король, император — помазанник Божий, Его избранник. А вампир — порождение сатаны. Улавливаете разницу?
— Разницу улавливаю. А вот связи, честно говоря, нет. Цари и горцы? Что между ними общего?
— А если подумать? Подумать, пан полковник! Замкнуты' кланы. Замкнутые пространства. Отсутствие свежей крови.
— Инцест?
— Разумеется. Длительный, из поколения в поколение на протяжении столетий. Получалось, знаете ли, почти по господину Ульянову-Ленину, только немножко наоборот «Верхи не хотели» пустить в свои жилы свежую кровь, «низы не могли». Не было в глухомани свежей крови…
Крови и вправду не было поначалу.
Она обильно пролилась потом.
Однако эта мысль пришла в голову Богдана значительно позже.
Вечер плавно растворялся в наступающей ночи.
Львовский поезд лениво швартовался у сонного перрона в Черновцах.
Сувенир из преисподней
— Shit!
Джилл Норман происходила из добропорядочной британской семьи.
В то же время она была вполне современной особой, а значит, вкусила изрядную порцию настоящего американского кинематографа и потому ругалась совершенно по-американски.
Даже застигнутая врасплох.
Тонкий сухой стебелек легко коснулся ее загорелой щеки.
Почти ласково.
Однако неожиданно.
— Я, кажется, снова испугал вас, мисс?
— Снова? Вчера вы едва не отправили всех на тот свет Теперь по крайней мере я хорошо представляю, как можно умереть от разрыва сердца.
Такое случается?
— Будьте уверены. И едва не произошло на ваших глазах. Причем по вашей вине.
— Я помню, можете не сомневаться. И обречен, похоже приносить извинения до конца дней. Вы третья, кто сегодня утром напомнил мне о вчерашнем инциденте.
— Вы думаете, такое легко забыть?
— Не думаю. Вернее, не знаю. Но готов поверить вам на слово. И еще раз извиниться. Только поймите и вы тоже… Кто бы мог подумать: начало третьего тысячелетия, сердце Европы — и такой мистический ужас…
— А местность? А предания? А разговор, в конце концов? И потом, мы так давно возимся на развалинах его замка…
— Да-да, понимаю. И повторяю: виноват. В конце концов, я ведь искал вашу экспедицию, знал, чем она занимается… Следовало предположить, что люди, всерьез занятые личностью вампира, некоторым образом… м-м-м… подвержены… Короче, хорошо еще, что никто не удосужился пустить в меня пулю…
— Тогда уж серебряную. И кстати, во избежание других инцидентов воздержитесь от подобных сентенций в присутствии доктора Эрхарда.
— Я сказал что-то неподобающее?
— На мой взгляд, ничего такого. Но профессор не терпит, когда Влада Дракулу называют вампиром и вообще переводят разговор в мистическую плоскость.
— Вчера, однако…
— Вы просто застали всех врасплох.
— Да, понимаю. И все же замечу, он был испуган ничуть не меньше всех прочих. Вас, к примеру.
— От неожиданности, повторяю.
— Ну, допустим. А вы?
— Что — я?
— Тоже от неожиданности?
— Послушайте, вы действительно журналист?
— А кто же я, по-вашему?
— Ну, не знаю. Сейчас столько чокнутых, помешанных на всякой мистике.
— Вот вы о ком! Нет, я не из них. И кстати, раз уж мы заговорили о предмете… Я вклинился в тот злополучный вчерашний разговор на самом интересном месте. Для меня, по крайней мере. Вы говорили о какой-то местной легенде Что-то про женщину… жену Дракулы. Верно? Что с ней случилось?
— Не жену, возлюбленную. Здесь, в своем любимом замке, Влад поселил какую-то молодую женщину. Окружающие относились к ней как к госпоже. Потом наступили трудные времена, турки осадили крепость, стало ясно, что поражения не избежать. Влад бежал, воспользовавшись, по всей видимости, подземным ходом. А женщина осталась.
— Ну, разумеется. Бесстрашному рыцарю любовница стала помехой. Что, однако, мешало хотя бы вывести ее из крепости той же дорогой, по которой улепетывал сам? Мог ведь представить, что ожидало молодую женщину, попади она в руки разъяренных турок!
— Мог. Она, надо думать, тоже могла. И не стала дожидаться — выбросилась вон с той башни… Видите, из всех крепостных сооружений, лучше всего сохранились руины.
— Вижу. Белые. Как кости.
— Странная ассоциация. Но, правда, похоже. Словом, оттуда бедная женщина сорвалась прямо в реку, которую местные крестьяне зовут с той поры «рекой принцессы». На картах это Арджеш.
— А дети?
— Что, простите?
— Я подумал, возможно, у этой «принцессы» были от Дракулы дети? Что стало с ними?
— Дети? Нет, про детей, по-моему, ничего не известно. Возможно, доктор Эрхард…
Джилл Норман в некотором замешательстве огляделась по сторонам, взглядом разыскивая доктора Эрхарда.
И произошло чудо.
Немедленно, словно только того и ждал, он отозвался.
Но каким образом!
Оглушительный вопль Рихарда Эрхарда вспорол прохладную тишину раннего утра. И спросонок, эхо подхватило его, продернуло в узкие коридоры ущелий, покатило по зеленым отрогам, забросило в поднебесье, к далеким синим вершинам. Одно только слово выкрикивал профессор Эрхард. Но повторял его бесконечно.
— Нашел! — было это слово — Нашел! Нашел! Нашел!..
Загадочная находка, похоже, вызвала у профессора легкое помешательство.
Но — Боже правый! — стоило только разобраться в происшедшем по-настоящему, стало ясно — повод был.
Более чем убедительный.
И невероятный одновременно.
«Жаворонок» от природы, доктор Эрхард неизменно приступал к работе после завтрака, который заканчивал в строго определенное время. В семь часов тридцать минут утра.
Работа — будь то написание научного труда, популярной статьи, разбор вручную очередного каменного завала, монотонное копание в пыли или что иное — начиналась, таким образом, неукоснительно в половине восьмого.
Невзирая на время года, погодные условия и прочие малосущественные обстоятельства.
Так было и сегодня.
