Пропала знатная дама.
А в окрестных горах как из-под земли выросла той ночью огромная черная скала.
Каменная глыба эта по сей день нависает над дорогой, очертаниями своими напоминая женский силуэт.
Говорят, что страшным вампиром была старуха и, пробравшись ночью в дом, выпила всю кровь молодой барыни, а тело обратила в камень.
Такая легенда…
Многоточие уместно в финале этой жуткой истории.
Собственно, я и предполагал закончить именно так. Многоточием.
Однако жизнь повернула иначе. Материал уже готовился к печати, когда неожиданно открылось еще одно обстоятельство.
Страшное и необъяснимое.
Повинуясь внезапному порыву, я позвонил в следственный изолятор Черновцов, осведомился о состоянии здоровья и вообще о дальнейшей судьбе Степана Грача.
Знаете, что ответил мне дежурный?
Человека с таким именем в изоляторе нет.
Как нет?
Изумлению моему не было предела.
Задавать вопросы было бессмысленно.
Доверчивый дежурный, боюсь, и так по простодушию сказал мне слишком много и, возможно, навлек на себя полковника Славича.
Где же Степан Грач?
Как и почему исчез он из следственного изолятора, стены которого, как известно, возведены еще в прошлом веке и потому считаются почти неприступными?!
Но — с нами крестная сила! — разве толстые стены когда-либо могли остановить тех, о ком так упорно не желает говорить господин Славич?
Вампиры. Дети ночи. Ее кошмар и проклятие.
По зубам ли проблема черновицкому Шерлоку Холмсу?
Разумеется, нет.
Тысячу раз — нет!
Потому и молчит полковник'.
Прочитав заметку, Богдан криво усмехнулся:
— Брехн! слухають, но брехунів б'ють![15].
Распространяться о страшном самоубийстве Степана Грача, тем более по телефону, дежурный следственного изолятора — понятное дело — не стал.
И правильно сделал.
Что же касается легенды, то очертания огромной скалы в окрестностях Путилы действительно напоминали женскую фигуру. В народе скалу называли Каменной бабой.
Все остальное Гурский переврал самым бессовестным образом.
Согласно преданию, богатая путешественница действительно отказала в милостыне нищей старухе, и, глядя вслед удаляющейся карете, та бросила в сердцах:
— Стань такой, как твое сердце!
В тот же миг жадная барыня обратилась в скалу.
Легенду Богдан слышал множество раз и помнил отлично.
А злополучную заметку скоро забыл.
Газета между тем пошла гулять по свету.
Такое случается даже с самыми глупыми газетенками.
Иногда.
Эксклюзивное интервью доктора Эрхарда
Ликование продолжалось еще около полутора часов, а потом он все-таки сумел настоять на своем.
Он добился.
И, как ни странно, помогла ему именно Джилл.
Запасной бутылки шампанского в лагере, разумеется, не оказалось, и потому около часа по кругу гуляла бутылка виски.
Нельзя сказать, что все были навеселе, но толстушка Джилл оказалась чувствительной к ячменному зелью.
И добросердечной во хмелю, как выяснилось.
— Послушайте, доктор Эрхард, я, пожалуй, прощу ваше свинское замечание по поводу шампанского и моего дня рождения…
— Но, Джилл, я уже принес свои извинения.
— Плевать я хотела на ваши извинения. И вообще… Я вас прощаю. А вернее, прощу… при условии, что вы немедленно дадите интервью этому молодому человеку.
— Немедленно? Но, Джилл…
— Немедленно. Первое. Эксклюзивное. Вы старый пень, доктор Эрхард! Понимаете ли, что такое первое, эксклюзивное интервью?! Ради него он чуть не схлопотал пулю вчера ночью. Запросто мог сломать ребра. И шею. И вообще…
— Ну, хорошо, я непременно дам интервью этому молодому человеку. Первому. Тем более что других претендентов пока вроде не наблюдается. Но завтра…
— Сегодня, доктор Эрхард. Вы действительно старый пень. Каково ему ждать до завтра, когда… А… Я вам скажу, что это такое. Вот представьте, вы точно знаете, что череп лежит там, внизу. Под камнем. Вам это доподлинно известно. А какая-то старая грымза говорит: «Обязательно, герр Эрхард. Пренепременно. Но — завтра». Каково? — Ужасно.
Лицо доктора Эрхарда в эту минуту действительно выражало скорбь.
Скорбел ли старый немец по поводу того, что «день обретения», как про себя окрестил он сегодняшний день, оказался безнадежно испорчен?
Взгрустнулось ли Рихарду Эрхарду потому, что молодая женщина, преданная ему всей душой, не заметив того, дважды назвала патрона «старым пнем» и сравнила со «старой грымзой»?
Но как бы там ни было, после многозначительного «ужасно» профессор Эрхард сдержанно и в меру любезно сказал «прошу», обращаясь к протеже леди Джилл.
— Я могу начать прямо сейчас, или вы предпочитаете оговорить вопросы прежде, чем диктофон будет включен, доктор Эрхард?
— Я не политик, молодой человек, и не привык лукавить. Что тут обсуждать? Ваши вопросы — мои ответы. И — auf wiederzeen![16] — как говорят на моей родине.
— Идет! Мои вопросы — ваши ответы, и — la revedere![17] — как говорят у нас в Румынии. Итак, вопросы. Вернее, первый вопрос. Вы абсолютно уверены в том, что на раскопках замка Поенари обнаружили череп, принадлежащий именно Владу Третьему, или Владу Дракуле? Под этим именем он куда более известен.
— Куда более он известен под именем трансильванского графа Дракулы, но отнесем эту географическую и историческую чушь на счет дремучего невежества романиста Стокера, безбожно извратившего суть событий.
— Или будем считать, что Стокер имел в виду совершенно другого человека. Вернемся все же к Владу Третьему, а вернее, к вашей находке. Откуда уверенность, что череп принадлежит именно ему?
— Она складывается из нескольких источников. Во избежание путаницы давайте назовем их по порядку, и по порядку же я попытаюсь объясниться.
— Согласен.
— Итак, источники моей убежденности. Время. Исторические факты, связанные с обстоятельствами смерти и захоронения. Место. И, наконец, состояние.
— Состояние?
