таить! — совсем не рафинированном Техасе.
Очень богатого, очень родовитого, сильного, ловкого, умного, дерзкого и уверенного в себе мальчика сверстники признали безоговорочно, но в глубине души еще не считали его своим.
А душа Влада Текского, похоже, не отвлекалась на формальные обстоятельства.
И душа Тони Джулиана это чувствовала.
Такая была коллизия.
С тех пор прошло много лет, сэр Энтони Джулиан давно и безоговорочно был признан на высших ступенях общества по обе стороны Атлантики.
Сознательно и бессознательно.
Однако ж его симпатия к Владиславу Текскому с годами ничуть не ослабла.
След Дракона
Ночь опустилась на Мальту.
Темная, влажная ночь, обычная в этих краях.
Теплая мгла окутала древнюю Валлетту.
Опустели узкие улочки.
Стихло торговое многолюдье.
Крохотные магазинчики присмирели.
Днем они широко распахивают двери, наперебой манят, зарывают туристов, теснятся, пытаясь отодвинуть соседа подальше от фланирующей толпы, — совсем как уличные торговцы на соборной площади. Только что не ругаются между собой, как те, беззлобно, впрочем, и скорее весело, чем сердито.
Теперь, напротив, лавчонки испуганно жмутся друг к другу, наглухо отгородившись от мира прочными железными шторами.
Беспросветна ночь.
Безлюдна ночная Валлетта.
Только два полицейских, едва различимые во мраке в своих черных мундирах, замерли под аркой дворца великих магистров.
Им надлежит хранить покой ночной Валлетты. Им, да еще старым чугунным пушкам, что стерегут священные чертоги собора.
Тишина и покой царят и в его пределах. Впрочем, природа их сильно отличается от спокойствия ночи, окутавшей древнюю Валлетту.
Вечность сама распласталась под этими сводами, и тишина, окутавшая пространство, — ее таинственное безмолвие.
А покой?
Черные мраморные плиты, украшенные искусной мозаикой, свято хранят вечный покой трехсот рыцарей славного Мальтийского ордена, именуемого также орденом святого Иоанна Иерусалимского[4].
Здесь же покоятся их предводители — великие магистры и гроссмейстеры ордена.
Тих собор Святого Иоанна, но не безлюден.
Слабый, едва различимый во мраке свет пробивался из-под двери часовни. Той, что расположена справа от алтаря и наречена именем мадонны Филермо.
— И последнее, ваше преимущество[5]. Меня все более тревожит Дракон.
— Какого, собственно, Дракона вы имеете в виду, командор?
— Орден. Орден, называющий себя «Зеленым Драконом»…
— Нам все известно о деяниях этого ордена. Уместнее, впрочем, именовать его «так называемым орденом». Сообщество, объединившее опасных безумцев, бессовестно присвоило имя древнего и на самом деле могущественного некогда ордена. Он действовал в Японии, Китае, но мировоззрение адептов определяла философия Лхасы — мистической столицы Тибета. В ней, надо полагать, кроются истоки могущества азиатского Дракона.
— Но нынешний Дракон…
— Стал Драконом после того, как Адольф Гитлер с «легкой» руки доктора Хаусхофера увлекся мистериями древнего Тибета и пытался постичь тайное учение монахов.
— Всего лишь пытался?
— Разумеется. Не думаю, что Карл Хаусхофер был подлинно посвященным, и уж тем более он не стал Лха[6] — передающим учение. Доктор был допущен к ордену в ту пору, когда лава и могущество того уже катились к закату. Шел 1914 год, Хаусхофер был военным атташе Германии в Японии. Полагаю, вступление в орден было скорее символическим — японцы хотели польстить пруссаку. Только и всего. Но тень «Дракона» так или иначе осенила профессора Мюнхенского университета. Недоучка Гитлер поверил. А следом еще один скверно образованный психопат — французский традиционалист Робен…
— Последователь Повелье и Бержье?
— И дурной пересказчик их еретического трактата[7]. Именно Робен, загоревшись идеей символизма зеленого цвета, свалил, с позволения сказать, в одну кучу все — наступательную ярость ислама и любимую зеленую ручку Генриха Гиммлера.
— Полный бред!
— Как и все, что учинил бесноватый фельдфебель. Словом, проникнувшись идеей зеленого эзотерического гитлеризма, Робен с легкостью недоучки присвоил имя «Зеленого Дракона» сатанинскому «Ордену 72-х». На его постулатах наиболее образованные теоретики фашизма возводили фундамент своей идеологии.
— Я что-то слышал о нем, но, боюсь, познания мои скудны.
— Это неудивительно. Деятельность ордена овеяна тайной и самыми мрачными легендами. Скажу коротко: главной его целью на протяжении веков было уничтожение инициации[8] и традиции, вследствие чего прекратилось бы существование мира, цивилизации и, следовательно, невозможным в конечном итоге стал приход Мессии. В середине двадцатого века нечестивцы впервые дерзнули обнаружить себя, полагая, что как никогда близки к заветной цели. Грядет царствие Антихриста, коим Робен поспешил объявить Адольфа Гитлера.
Здесь как нельзя кстати пришелся зеленый цвет — доминирующий цвет Дьявола, египетского демонического владыки Сета контр-инициации. Впрочем, планы безбожников всегда отличает безумная дерзость. Но — с нами Бог! — им никогда не суждено сбыться.
— Аминь! Но есть еще один аспект, связанный с именем Дракона, который, собственно, и беспокоит меня более всего.
— Какой же, сын мой?
— Простите меня заранее, ваше преимущество, ибо то, что я собираюсь произнести, вполне может оказаться ересью. Особенно в свете того знания, которое теперь мне открылось.
— Спрашивайте, командор! Неведение — если, разумеется, оно не лукавство — малый грех и уж никак не ересь.
— Порой мне доводится слышать о неком рыцарском ордене, также носящем имя Дракона. Однако молва приписывает ему множество славных дел во имя Господа нашего Иисуса Христа и разносит легенды о доблестных рыцарях Дракона, сражавшихся под знаменами Римско-католической церкви. Недавно один из наших кавалеров спросил меня, не связан ли каким-то образом орден Дракона с орденом Святителя Иоанна. А другой утверждал, что встречал в исторических документах упоминание об этом. Признаться, я потратил много времени, изучая древние хроники, но…
— Боюсь, сын мой, вы были не слишком внимательны. И не слишком усердны, изучая в свое время деяния великих магистров ордена, иначе легенда о великой победе Дьедонне Де Гозона…
— Пресвятая Дева Мария! Он сразился с драконом у подножия горы Святого Стефана на Родосе, отвагой и хитростью победил чудовище… Разумеется, я помню. Но, ваше преимущество, это всего лишь миф…
— Как знать, сын мой. Мифология, как правило, избегает подлинных имен и точных дат, а надгробную
