– Игорек! – Невысокая полная дама, владелица известного частного ломбарда и небольшого антикварного магазина, перегнувшись через узкую витрину с драгоценностями, неестественным, театральным жестом протянула ему сразу обе руки. Игорь Всеволодович галантно поцеловал предложенное. – Ах, дорогой мой… Я все знаю. Но не могу поверить. Какое варварство! Ужас. Боже, бедный, бедный, как ты все это пережил? И теперь? Что же теперь? И – кто? Ведь это что-то из ряда вон…
Не отнимая рук, она засыпала его вопросами, не дожидаясь ответов, но смотрела сочувственно.
Поймав паузу, Игорь отговорился невнятной, невразумительной скороговоркой, но дама, похоже, и не рассчитывала на иное. Разжав руки, она тут же трагически заломила их, прижав к пышной груди. Непомнящий взглянул проникновенно и поспешил ретироваться.
Потом та же сцена была сыграна множество раз – более или менее талантливо разными исполнителями, с разной степенью темперамента, вкуса, меры, искренности – et cetera…
Игорь Всеволодович пообвык, неожиданно вошел во вкус и даже выпил чуть больше, чем следовало, благо наливали все – и, похоже, от души.
К тому же были
– Георгий! – Хорошо поставленный, низкий с хрипотцой голос был скорее мужским, но принадлежал женщине.
И – какой!
Окруженная многочисленной свитой, она величественно шествовала меж рядами, неповторимая и обворожительная в свои девяносто с лишним.
Если не все сто.
Вера Дмитриевна Шелест – легендарная питерская коллекционерша, обладательница сокровищ, сопоставимых с теми, что хранят Эрмитаж и Гохран, вместе взятые.
Мать ее была фрейлиной императрицы, дружила с двумя самыми красивыми женщинами той эпохи – великой княгиней Елизаветой Федоровной и Зинаидой Юсуповой, по слухам – почти не уступала обеим красотой и роскошью туалетов.
Верочка каталась на коньках с наследником, пела шансонетки с Феликсом Юсуповым, тайком бегала на поэтические собрания символистов (или акмеистов?), зналась с Малей Кшесинской и однажды передала от нее записку цесаревичу, сама же, собравшись с духом, написала длинное письмо Зине Гиппиус, но не получила ответа.
Все это, однако, всего лишь забавная присказка, ничуть не оригинальная к тому же, ибо таких Верочек на заре двадцатого века в Петербурге было пруд пруди.
Сказка же – история воистину потрясающая – началась в октябре 1919 года, когда оголодавшая Верочка грохнулась в обморок. Но не куда-нибудь – под колеса авто, неспешно катившего по пустой улице.
Автомобиль – вот забавная ужимка истории – недавно принадлежал Мале Кшесинской, теперь на нем рассекал комиссар революционного правительства. По тогдашним грозовым временам – почти бог.
Революционный бог над Верочкой сжалился настолько, что, подлечив и подкормив немного, женился. И сотворил второе чудо – обратив чуждый классовый элемент в боевую революционную подругу. С той поры ей везло постоянно.
Комиссара убили басмачи в тридцать четвертом. И вороново крыло тридцать седьмого вдовы героя не коснулось, повеяло только могильным холодом.
В тридцать девятом в нее влюбился героический летчик-ас – симпатяга, национальный герой. И конечно – женился, и конечно – героически погиб в сорок пятом, оставив НКВД с носом.
А она опять выступала в роли жены Цезаря.
Оставалось дотянуть совсем немного.
В пятьдесят шестом Вера Дмитриевна в третий раз вышла замуж.
Этот брак оказался долгим и, возможно, даже счастливым.
Муж был инженером-конструктором, сначала – молодым и малоизвестным, позже – известным узкому кругу лиц, и наконец, не известным никому. То есть засекреченным настолько, что знать о его существовании просто не полагалось.
Как жила все эти годы Вера Дмитриевна со своими мужьями – любила, была ли счастлива, ревновала, изменяла ли сама? – доподлинно не знал никто.
Сентиментальных воспоминаний она не терпела. О прошлом говорила скупо.
Зато – все знали – коллекции антиквариата, которую собрала Вера Дмитриевна, нет равных.
В России – точно.
В основе – Вера Дмитриевна и не скрывала – маменькины драгоценности и кое-что из домашнего собрания, укрытое некогда за широкой комиссарской спиной.
Потом – покупалось, благо деньги были всегда и понимание истинных ценностей – слава Богу – тоже.
Дарилось, менялось.
Так, собственно, и рождаются подлинные коллекции.
Годами.
По крупицам.
