Оказавшись наконец у тротуара, он был измучен, разбит и опустошен фигурным вождением на грани фола настолько, что главное событие последних часов вроде бы отступило на второй план.
Однако ж – только вроде.
Сознание не упускало его из виду ни на мгновение, а подсознание… Впрочем, как любому нормальному человеку, Игорю Всеволодовичу не дано было знать, что творится в его подсознании.
И все же анализируя после странный, необъяснимый по сути свой поступок, он догадался, а вернее, предположил, что в тот самый миг правило бал именно оно, его подсознание.
Оно намекнуло ему, что бордюр невысок, тротуар – узок и, как ни странно, безлюден, а дом, напротив которого остановился Непомнящий, разделен пополам большой открытой аркой.
«Наверняка сквозной», – шепнуло оно же.
Имея в виду и арку, и двор большого «сталинского» дома, занимавшего полквартала.
Дальнейшее было делом техники.
Сознание вроде бы даже не участвовало в происходящем, по крайней мере его голоса не было слышно.
Игорь Всеволодович аккуратно въехал на тротуар, медленно, дабы не привлекать внимания, пересек его и, только миновав арку, вдавил педаль газа до упора.
Слава Богу, двор был пуст.
К тому же он действительно оказался сквозным.
Другая арка вела на параллельную улицу, отнесенную довольно далеко, к тому же с односторонним движением.
Еще одно маленькое чудо – нынешние городские катаклизмы вроде не коснулись этой мостовой. Или пришедшие в себя городские власти уборку города начали именно с нее. Поток машин был плотным, но двигался довольно быстро.
На самом деле все или почти все то, что говорили о Лизе Лавровой, ставшей несколько позже Лизой Лемех и, наконец, превратившейся в Елизавету де Монферей, в московском бомонде, было правдой.
И одновременно неправдой.
Не ложью, сознательно искажающей истину, но и не истиной.
Ибо истину пестрый социум, всерьез считающий себя «светом» и даже «высшим светом», просто не мог постичь.
То ли души не хватало, то ли образования и серых клеток.
Не мог.
Да и Бог с ними, смешными, ряжеными самозванцами.
Главное – разобралась сама.
Это дорогого стоило.
Едва пришло Лизе Лавровой время «выезжать», как сказали бы в позапрошлом веке, она не стала медлить. Немедленно окунулась с головой в водоворот развлечений и увлечений, именуемых в ту пору – в середине семидесятых годов XX века – светской жизнью. Причем относительно всего прочего, что происходило тогда в стране, эта жизнь действительно в некотором смысле была светской. Потому что положение ее родителей, по определению, гарантировало Лизе прочные позиции в блестящей когорте «тех девушек».
Впрочем, в Советской империи этим термином не пользовались и вряд ли знали, что емкое английское «those girls» означает не просто компанию девиц, объединенных по какому-нибудь принципу, а совершенно особенных девушек. «Young ladies», являющих собой юную поросль национальных элит по обе стороны Атлантики.
И хотя в Советском Союзе о существовании «those girls» даже не догадывались – «те девушки» в стране победившего социализма были.
И какие!
Им бы возможности настоящих «those girls» – «те» в момент обратились бы в бледные тени наших номенклатурных девочек.
Впрочем, относительно возможностей – вопрос далеко не однозначный.
К примеру, юная дщерь кого-то из партийных бонз вряд ли рискнула бы появиться на парижском показе «haute couture» и, небрежно повертев носиком, приобрести некоторую часть коллекции.
Или на личном самолете махнуть на недельку на Барбадос.
Но!
Мог ли, к примеру, Аристотель Онассис, уставить очередной свадебный стол несчастной Кристины парадным севрским фарфором из Лувра или водрузить на блистательную голову Марии Каллас диадему Марии Стюарт, хранящуюся в Британском национальном музее?
Словом, здесь было о чем поспорить.
И подумать.
Но главное все же, что выгодно отличало наших принцесс от тех, кто сверкал белозубыми улыбками, загорелыми телами, знаменитыми бриллиантами и boy-friend'ами со страниц глянцевых журналов, была,
