– Солнышко, может, тебе лучше прилечь?
– А никто не обидится?
– Обидится? Да на что, Бога ради?
– Ну вы все сидите здесь и героически терпите, пока он… пока рассветет, а я пойду спать?
– Можно подумать, вместе страдать легче. Это из пионерского детства что-то. Простите, глупость сказал.
– Не страшно. Так я пойду?
– Ну, разумеется…
Мертв? Его убили. Убили. Но кто? Кто-то, кто сильнее меня. И решительнее. Я шла умолять его, унижаться, а кто-то просто проломил ему череп и утопил, как котенка. Как я завидую этому человеку! Может, и напрасно завидую, откуда я знаю, что он сейчас чувствует. И вообще, что я про него знаю? Может, он, как я, шел просить, умолять, а потом не выдержал и убил. Кто он, интересно? Кто из них? С виду такие сильные люди, уверенные в себе. Но кого-то этот поганец на чем-то поймал. Он ведь, наверное, массу народа держал в своей паутине. Паук проклятый. Вот и доигрался. Вообще-то мне, наверное, нужно радоваться сейчас. Но что-то, как-то… в общем, невесело.
Ладно, надо уходить отсюда. В любом случае, я ничего не знаю и ничего не видела. Да я и не могла ничего видеть – я мирно дремала, ожидая рассвета, слабая, беспомощная, пугливая женщина.
Этот удар грома был особенно мощным. Казалось, небеса просто раскололись, не выдержав напора неведомой силы. Вздрогнуло все вокруг – дом, предметы, его наполняющие, пламя в камине, вздрогнули люди – и не успели еще оправиться от испуга – случилось нечто еще более пугающее. Что-то черное, тяжелое и, как показалось в ту минуту, огромное вылетело из каминной трубы и, страшно ухнув, обрушилось в огонь, подняв мерцающий огнем черный столб из искр и пепла, который на мгновенье ворвался в комнату, но тут же исчез, осев серым налетом на мебели и обивке кресел.
В оцепенении все несколько секунд сидели неподвижно, с ужасом глядя в камин и ожидая чего-то еще более ужасного. Ничего не происходило, но прошло еще несколько мгновений, пока все поняли: из каминной трубы просто вывалился треснувший кирпич, видимо, пламя бушевало уж слишком долго. Кирпич загасил огонь в камине, и только два уголька ярко мерцали в шипящей зияющей тьме – словно два чьих-то огненных глаза.
– Послушайте, – женский голос пронзил тишину, упругий и звенящий, будто кто-то невидимый ударил по сильно натянутой тонкой струне, – послушайте меня. Пожалуйста. Вы же все знаете, что в бассейне. Чего мы теперь ждем? При чем здесь рассвет?
– Действительно. Но, получается, кто-то из нас…
– Может, он просто упал и разбился?
– Ну да, а потом утопился.
– Почему утопился? Потерял сознание, упал в воду…
– Очнулся – гипс…
– Господи, как ты можешь шутить?
– Успокойтесь все. Оставим Кесарю – кесарево. Будет, как вы, надеюсь, понимаете, следствие. Вот пусть они и разбираются, как, что и кто. Я лично этим заниматься не желаю. Нет возражений?
– Ты прав.
– Надо, наверное, позвонить.
– Обязательно. Но не забудьте, каждому из нас придется что-то говорить.
– Нужно еще раз посмотреть на него.
– Странное желание.
– Абсолютно правильное желание. Надо осмотреть бассейн.
– Зачем?
– Я же говорю – каждому придется что-то говорить.
– И каждый уже, по крайней мере по одному разу, солгал.
– Прекрати. Мы же договорились, по-моему.
– Я к тому, что всем не мешает туда зайти. Впрочем, дело, естественно, сугубо добровольное.
– Я пойду.
– Я тоже.
Никто никогда не замечает дороги, которые мы преодолеваем ежедневно и еженощно многие тысячи и сотни тысяч раз, никто и никогда не опишет точных примет самых известных нам дорог – дорог, которые пролегают в наших домах – из спальни на кухню, из коридора в гостиную, из ванны на балкон, – их мы проходим как бы вслепую, наизусть, и попроси кто описать их особенности, вряд ли сумеем сделать это легко.
Сейчас все они, и даже те двое, для которых дом был родным, шли совершенно новой дорогой из гостиной в бассейн, открывая ее для себя – странную, незнакомую, таящую в каждом повороте и изгибе целый сонм страхов.
Шли они медленно, и казалось всем: это очень длинная дорога, но это не пугало, а скорее радовало идущих – никто из них вовсе не рвался к ее окончанию.
Шли они тесно сплотившись, не избегая, а скорее ища прикосновений, но не глядя друг на друга и
