не имело ничего общего с теми фантазиями, которыми грезила она по ночам В то же время о скверном характере молодой баронессы в столице империи ходили легенды Она была и взбалмошна, и капризна сверх меры, к тому же истерична — и часто утраивала совершенно непотребные публичные сцены, либо надолго впадала в черную меланхолию и часами молчала, не реагируя на обращенные к ней слова и вдруг начинала бурно рыдать, или говорила что-то странное, невнятное, напоминающее мистический бред медиумов, глядя перед собой огромными невидящими глазами Единственный человек, не вызывающий в ней причем в первые уже минуты знакомства смертельной скуки и желания беспрестанно дерзить и говорить холодные унизительные гадости, был старший брат Стива, репутация которого в свете была, к слову, многим хуже нежели ее собственной. В ранней юности, едва начав осознавать себя женщиной, а это случилось с ней рано — на тринадцатом году жизни, она отчаянно влюбилась в него и подкарауливая его, пьяного, когда под утро, таясь живого тогда еще папеньки, побирался он к себе, с упоением первой страсти подглядывала за ним везде, куда могла незаметно пробраться Однажды он поймал ее за этим занятием и после этого происходило между ними много такого, что наверняка свело бы добродетельную маменьку в могилу, узнай она об этом ненароком Однако Стива был изрядным трусом и не позволил им зайти слишком далеко, хотя с детским еще восторгом предаваясь новым для себя ощущениям, она все время требовала большего Однако он изрядно просветил ее в искусстве плотской любви и сумел разбудить в юном детском теле женщину Почувствовав, наконец, его страх — она более не искала его ласк, а со свойственной ей с детства решительностью отдалась по сути первому встречному — учителю латыни, приглашенному в крымское имение на лето, дабы сочетать отдых с полезными занятиями К тому времени ей едва исполнилось четырнадцать лет С той поры братом как мужчиной более она увлечена не была, находя себе все новых и новых партнеров и потрясая их неожиданным своим темпераментом и отменным владением приемами сексуального наслаждения, при полном отсутствии каких-либо чувств и яростном нежелании вести разговоры о любви Она занималась любовью с упоением и более не желал ничего об этом знать и думать Брата же она теперь любила истинно сестринской любовью, прощая ему все многочисленные его пороки, грубость и подлость зачастую по отношения к ней самой Ей всегда были интересны его затеи, как бы дурны они не были, и, надо сказать, что будучи личностью весьма ограниченной и исключительно самовлюбленной, он честно признавал — лучшего советчика и сообщника во всех без исключения его начинаниях, чем сестра, не посылала ему судьба В ресторане было шумно, пьяно, весело и страшно накурено — хрустальные люстры, как драгоценные боа дамские плечи, окутывали сизые клубы дыма, а плечи и декольте дам, напротив, были открыты сверх меры и сверх меры облиты потоками бриллиантов, сапфиров, жемчуга и иных бесценных каменьев, сияющих ярче хрустальных подвесок люстр и бра.
Уже мало кто слушал надрывные перепевы цыган, все громко говорили, почти кричали, стараясь быть услышанными в сплошном гуле человеческих голосов, музыки, звона бокалов и посуды. Было много знакомых лиц — кто-то так же как они приехал только что, встретив новый год дома, кто-то провел всю праздничную ночь в ресторане — все были пьяны, лихорадочно как и все последние месяцы веселы и жаждали продолжения, острых ощущений и еще чего-то, что сгустившись висело в прокуренном, напоенном ароматом вин, еды и разгоряченных человеческих тел воздухе Возможно, имя всему этому было — порок, но сейчас никто об этом не думал.
Они не задержались в ресторане долго, а соединившись с еще одной компанией решили ехать на Васильевский, в гости к кому-нибудь из признанных кумиров богемы, там в большинстве и проживающих.
— К Ворону! — пьяно закричал кто-то и тут же осекся словно сам испугавшись своей дерзости, но было поздно — призыв был услышан К Ворону! Сердце Ирэн дрогнуло и сжалось, такое случалось с ней редко — не смотря на все свои истерики и меланхолию она был весьма смелой и даже отчаянной женщиной Сейчас она испугалась, но это было не мудрено Под псевдонимом Ворон скрывался ставший вдруг очень модным, странный весьма поэта, стихи которого были дурны, но дышали мрачной злобой и унынием, в них ничего нельзя было понять, но тогда многие модные поэты писали именно так.
Однако между строк у этого жили какие-то особенно пугающие тени, призраки и видения, его неловкие рифмы были как-то особенно жутки, и часто, откладывая книжку журнала с его новыми творениями, она ощущала приступ беспричинного ужаса, холодным туманом, вдруг наплывающего из всех темных углов комнаты и таящегося в глубоких складках тяжелых бархатных гардин Слухи о нем ходили еще более зловещие, одни говорили, к примеру, что поэзия лишь мимолетный каприз страшного человека, то ли бандита, то ли боевика-революционера руки которого изрядно обагрены человеческой кровью, другие утверждали, что псевдоним скрывает уже очень пожилого человека, посвятившего себя изучению оккультных наук и немало в том занятии преуспевшего, говорили — он долго скитался по свету, достигнув самых отдаленных и загадочных мест — был с экспедицией на Тибете и в африканских джунглях, где обучился кровавым магически ритуалам Словом говорили много разного, но непременно туманного и пугающего, как и сами стихи Ворона, но имперская столица в ту тревожную пору была переполнена всевозможными слухами и бурлила, переполнясь ими, как чаша, исполненная до краев раскаленным кипящим напитком, пьянящим и обманчивым Слухов было много и верить им в большинстве конечно же было нельзя, . однако имя Ворона все же было пугающим, хотя и манящим.
— К Ворону! — с энтузиазмом поддержал предложение и Стива, — поедем, mon ange, честью клянусь, ты не пожалеешь — Разве вы знакомы? — спросила она брата, зябко переступая ногами, обутыми в тонкие атласные туфельки, расшитые бисером по грязной снежной кашице — с неба беспрестанно сыпала мелкая ледяная изморозь-нечто среднее между дождем и снегом и тротуар покрылся мокрой холодной грязью — О-о-о! Знакомы ли мы! Да мы приятели! Нет, что это я вру — он друг мне! Вот так именно — друг И близкий! Удивительно даже, что ты ничего не знала об этом, mon ange Право странно слышать от тебя этот вопрос Ха!
Знакомы ли мы! — пьяный Стива говорил громко и возбужденно. Но она слишком хорошо знала брата, чтобы поверить ему Совершенно определено — Стива врал Возможно, когда-нибудь, мельком, он и видел таинственного поэта, но уж точно не был с ним приятелем и тем более другом Однако от того, что Стива так просто и в обычной своей развязной манере говорил об этом человеке, несколько успокоило ее, волнение улеглось и ей теперь было всего лишь любопытно взглянуть на того, о ком говорил последнее время так много и так странно. Сейчас она не была пьяна — опьянение выпитым в большом количестве шампанским прошло вместе с лихорадочным радостным возбуждением, теперь ее охватывала вязкая сонливость, голова все более тяжелела и готова была вот-вот разболеться всерьез и она хорошо знала, что выйти из этого состояния сможет только одним способом — вдохнув солидную порцию кокаина — тогда прояснится сознание, ее посетят самые фантастические идеи, все как одна радужные и воздушные как чистый снег летящий из прозрачной синевы морозом схваченных небес, тело станет легким, гибким, звонким и потребует неистовых ласк, которые она наверняка обретет этой сумасшедшей пьяной новогодней ночью Но за этим, точно надо было ехать на Васильевский — мысли о Вороне отступили у нее на второй план Авто, отчаянно сигналя звонким фальшивым клаксоном и рискованно виляя корпусом на поворотах, неслось по ночному городу, безмолвному и, казалось безразличному ко всему, что происходило нынешней ночью в его каменных лабиринтах.
— Что, говоришь, здесь было?
— Сначала психушка, а до нее — монастырь, а потом опять хотели монастырь, но денег не нашли Теперь — пустует, уже года два, может и побольше Хорошее место, Мага, дело говорю — Повтори еще раз, но так, чтобы понятно было всем Кто из нас не русский, я что-то не пойму, ты, Граф, или — я? Ты что- нибудь понял, Аха?
— Был монастырь, из-за горы и нынче видит пешеход столпы обрушенных ворот…
— Это что такое?
— Это не что, Мага, а кто Это Лермонтов, великий русский поэт Ты в школе учился?
— Учился, не умничай, литератор Так что здесь было? Кто-нибудь из вас будет говорить?
— Только не бей, Мага, только не бей, я все скажу, — тот кого назвали Графом изобразил крайний испуг, замахал даже руками и сам тут же громко засмеялся своей шутке Однако шутки его оба спутника не оценили. Тот кого звали Магой, высокий широкоплечий чеченец, смуглый с яркими зелеными глазами был красив, какой-то свирепой красотой то ли истинного сына гор из какой-нибудь исторической драмы, то ли героя второго плана из современного боевика Он не был старшим среди них ни по возрасту ни по рангу, но привычка принимать ответственные решения в необходимый момент, выработанная и отшлифованная всей
