Этим вечером, уложив детей спать, она направилась к себе, готовая вновь обреченно терзаться до рассвета муками бессонницы, однако на сей раз все сложилось иначе. Пролежав некоторое время без сна и даже не пытаясь уже сомкнуть воспаленные и страшно уставшие глаза, Ванда вдруг почувствовала, что окружающий мир начинает туманиться вокруг нее, словно покрываясь зыбкой, неясной дымкой. Очертания предметов расплывались в слабом свете ночника, и Ванде начало казаться, что они вдруг странным образом меняют свою форму и неестественно извиваются, словно обретя гибкость и подвижность. Тем временем туман, окружавший ее, все сгущался, и измученная Ванда решила было, что Господь сжалился над ней и посылает наконец долгожданное отдохновение, но в этот момент она почувствовала в густой уже пелене зыбкого тумана какое-то движение. Ванда повернула голову в ту сторону, откуда доносились едва различимые звуки, и стала напряженно вглядываться в расплывчатый полумрак спальни, пытаясь разглядеть, кто явился разделить с ней тягостное испытание бессонницей. В том, что в туманной дымке явился к ней кто-то или что-то, Ванда не сомневалась нисколько. Туман слегка рассеялся именно в том месте, откуда доносились звуки и куда устремлен был взор воспаленных глаз Ванды, но тут же снова, словно издеваясь и дразня ее, сгустился более, чем на остальном пространстве. Однако постепенно его густая клубящаяся масса начала принимать весьма определенные очертания и в них — сгущаться еще сильнее. Очень скоро во мраке стал заметно угадываться человеческий силуэт, а еще через несколько мгновений контуры его стали и вовсе определенными. Сердце затрепетало в груди Ванды, ибо в эти короткие мгновенья она внезапно и с удивительной ясностью вспомнила все, что было забыто благодаря чудесной методике знаменитого венского доктора: свои бессонные, опаленные жаждой ночи, беспощадное дьявольское пламя, испепелявшее ее изнутри, и странные видения — людей с древних фамильных портретов, которые являлись ей в бреду. Вмиг все вернулось к ней снова, и Ванда сразу узнала в туманном еще, но все более отчетливом образе, проступавшем из струящейся пелены, прекрасную даму в тяжелом атласном платье с собольей накидкой на обнаженных плечах.
«Боже, почему ты отнял у меня память? — тоскливо подумала она, вспоминая о том, что после странных своих видений намеревалась просить мужа рассказать ей о каждом, кто изображен на множестве фамильных портретов, развешенных на стенах замка. И прежде всего именно о ней — прекрасной даме в соболях, с драгоценным колье из розового жемчуга. — Она ведь о чем-то предупреждала меня тогда. Но о чем? Нет, этого я совсем не помню».
Незнакомка с портрета между тем была уже совсем рядом: тяжелый шелк ее платья касался края постели, и Ванде даже почудилось, что она различает запах духов прекрасной дамы — странный, слегка пряный запах опавших листьев в осеннем саду.
«И на старом кладбище…» — отчего-то подумала Ванда, но в этот момент ночная гостья заговорила:
— Дитя! Бедное дитя мое! Отчего ты была так легкомысленна!
— Пресвятая Дева! — В этот момент Ванда вспомнила, что именно говорила ей в ту далекую ночь прекрасная незнакомка. — Как я могла забыть это? Ведь вы действительно предсказали рождение моих детей. Но и… Боже правый!., несчастье, беду, страшную беду, которая настигнет их во младенчестве!
— Идем! — Голос незнакомки прозвучал неожиданно властно. — Поспеши! И может, мы еще успеем. Как ты могла забыть?
Не чувствуя своего тела, не ощущая того, что вообще совершает движения, Ванда сорвалась с постели, будто бы, как и неведомая ее благодетельница, была бестелесным призраком, и устремилась за стройной фигурой, шелестящей тяжелыми упругими шелками. Дама повернулась к Ванде спиной и шла впереди нее, не оборачиваясь и не произнося более ни слова. Вдвоем быстро и бесшумно покинули они спальню и устремились по широкому коридору замка. Ванда изо всех сил старалась не отстать от незнакомки, которая передвигалась легко, вроде не касаясь даже пола, окутанная своими шелками, мехами, источая более отчетливый теперь запах странных духов. Они миновали коридор и стали спускаться вниз по широкой мраморной лестнице. Незнакомка уверенно следовала в то крыло замка, где располагались комнаты для гостей, почти все время занятые, ибо в хлебосольном, открытом доме барона всегда гостил кто-нибудь, а некоторые обедневшие и весьма отдаленные родственники, особенно одинокие, попросту жили. Сейчас дама влекла за собой Ванду как раз к покоям одной из таких пожилых дальних родственниц барона, уже очень долго живущей под этой крышей, но никого не обременявшей своим тихим, скромным и непритязательным присутствием. Ванда испытывала к этой пожилой женщине самые добрые чувства, жалея ее и сострадая ее бедности и одиночеству.
«Какой же вред моим малюткам может принести эта тихая старушка?» — с недоумением думала она, едва поспевая за таинственной незнакомкой, но по-прежнему не смея задавать вопросов. Они остановились у двери, ведущей в покои бедной старушки, и только тогда дама снова обернулась к Ванде и властно произнесла одно только слово: «Иди!» Пребывая все в том же недоумении, но не смея возражать, Ванда открыла дверь и шагнула через порог.
Комната старушки была освещена слабым светом старинной лампы под большим, расшитым бисером абажуром, которая стояла на круглом столе возле окна. Подле стола увидела Ванда огромное вольтеровское кресло с высокой и глубокой, как маленький грот, спинкой, которое стояло вполоборота к двери. Хозяйка не спала. Ванда от двери видела, что она сидит в кресле, хотя ни лицо, ни фигуру ее разглядеть не могла. Непонятно было и чем занимается пожилая приживалка в неярком свете лампы: читает или вяжет, по своему обыкновению, еле слышно позвякивая гонкими спицами? Страшно смущаясь и не в силах подобрать приличествующих случаю слов, Ванда шагнула вперед, и в этот момент женщина, сидящая в кресле, выглянула из своего укрытия и посмотрела на Ванду маленькими злобными глазками. Кровь отхлынула от лица Ванды, и если бы та, что скрывалась в кресле, могла разглядеть вошедшую в полумраке комнаты, она наверняка заметила бы, как побледнела молодая баронесса. И наверняка возрадовалась бы этому. Потому что из глубокого старинного кресла на Ванду злобно воззрилась отнюдь не добродушная старушка приживалка, боготворящая молодую красавицу хозяйку гостеприимно приютившего ее дома, а мерзкая, ненавистная Ванде леди Бромлей, отравившая своим злобным, невыносимым нравом годы ее юности. На руках у отвратительной старухи шевелился неизменный обожаемый ее спутник, древний слюнявый мопс Анри.
«Опасность! Вот о какой опасности говорила прекрасная дама. Да, это опасность. Это страшная опасность!» Мысли лихорадочно роились в голове Ванды. Эти путаные мысли стремительно складывались в целые умозаключения. И никто сейчас не в состоянии был бы убедить молодую баронессу в том, что они не верны и старая английская леди со своим гадким мопсом давно уже покинула этот мир, а призрак се, если бы он вдруг каким-то чудом и смог появиться за тысячи верст от туманного Лондона в старой уютной Вене, за вековыми стенами родового замка ее мужа, вряд ли способен нанести какой-либо вред ей самой и уж тем более — ее детям. Напротив, Ванда была теперь совершенно уверена в обратном и исполнена решимости любой ценой предотвратить то зло, которое привнесла своим явлением в ее дом проклятая англичанка.
Ванда решительно шагнула вперед, намереваясь действовать немедленно и не рассчитывая ни на чью помощь. Но в этот момент оказалось, что прекрасная дама тоже проникла в комнату и теперь находится рядом с ней. Более того, в изящных руках незнакомки, затянутых до самого локтя в тончайшие, в тон платью, лайковые перчатки, блеснул неизвестно откуда взявшийся острый тонкий кинжал с литой серебряной рукояткой. Как завороженная, Ванда протянула руку, и тяжелая рукоятка кинжала неожиданно удобно поместилась в ее узкой ладони. Теперь она точно знала, что обязана сделать. Ванда решительно двинулась к замершей в кресле старой леди, продолжающей буравить ее своими злобными выцветшими глазками. Та, почувствовав опасность, что-то жалобно пискнула и попыталась загородиться дрожащей старческой рукой. Но хрупкая Ванда была сейчас сильна. Так сильна, как никогда не бывала в жизни, ибо от ее силы и решительности зависела теперь жизнь ее обожаемых малюток. Рука с зажатым в ней кинжалом стремительно опустилась вниз, поражая тщедушное тело старухи, потом еще и еще раз.
Ванда била ненавистную мучительницу свою, слившуюся воедино с гадким мопсом, крепко, до боли сжав в ладони тяжелую рукоятку кинжала, пока руку не свело болезненной судорогой и она не разжалась сама, выронив грозное орудие. Ванда делала свое страшное дело молча, не глядя по сторонам, но постоянно чувствуя рядом присутствие прекрасной дамы: пряный запах ее странных духов все это время окутывал Ванду. Когда же кинжал, глухо звякнув, тяжело упал на ковер, Ванда наконец оглянулась. Незнакомка покинула ее, маленькая гостиная была пуста. Некоторое время Ванда стояла без движения, оглядывая
