За ним же, что есть силы,И даже свыше сил, —Качающийся НиловСо штопором спешил.А дальше, вслед за ними,Трусили на поклон:И отче ПитиримеИ Фредерикс барон!И стулья опрокинув,Во всю скакали мочь:Герр Штюрмер, СухомлиновИ проч., и проч., и проч.И, мучаясь отдышкой,Ту скачку завершал —С Кувакою подмышкой —Воейков — генерал.На половине ж датскойAlice, не без причин,О чем-то по-немецкиПисала «нах Берлин»[1].И опускала веки,Взглянув на полуштоф,Что пил приятель некийMadame de Virouboff[2]Но, вот самодержавноОкончив туалет,Царь шел легко и плавноВ рабочий кабинет.И целый час с размахаПодписывал дела…— Эх, шапка МономахаНе даром — тяжела!Лишь только расписатьсяЦарь успевал, ан глядь:Десяток делегацийВдруг надобно принять!…Сверх них, в приемной царскойЦаря волнуясь ждут:Какой-то принц татарскийИ груженый верблюдИ всем, без прекословья,Твердил монарх с утра:— «Пью ваше, мол, здоровьеИ, вообще, урра!..(Весьма отметить ценно, —Что всюду речь своюВсегда и неизменно —Кончал он словом «пью»).На половине ж датскойАliсе, не без причин,О чем-то по немецкиПисала «нах Берлин».И опускала векиВзглянув на полуштоф,Что пил приятель некийMadame de VirouboffДля всяких делегаций,Так завелось уж встарь, —И — переодеватьсяБыл должен Государь.Согласно строгой норме,К гостям иных племен —Чтоб выйти в русской форме?!— Скандал и mauvais ton[3]!И бедный император,Блюдя престиж страны,Менял, как трансформаторМундиры и штаны!За дверью же дворцовой«Возлюбленный народ»Все снова да и снова —Подтягивал живот.Но, плюнув на балансыИ плюнув на мораль,Российские финансыНа барке плыли вдаль.От плаванья такогоХудел наличный фондИ падал наш целковый,Как дама demi-mond[4].И в грустном разговореШептал народ, как встарь, —— «Ох, горюшко нам, горе!— Да, где же наш-то царь?»
