Шустрик не сразу сообразил, что Раф вновь сшиб на землю незнакомца, заслышав, что тот предпринял новую попытку прорваться по туннелю наружу. Затем Шустрик все-таки учуял, что Раф настолько зол, что если не поберечься, то рискуешь быть сильно искусанным. Поэтому Шустрик замер, лежа на камнях, и сказал:
— Кем бы он там ни был, Раф, нам нет смысла убивать его. Он будет драться, а это, в общем-то, нам тоже ни к чему.
— Ты его проспал, соня, — ответил Раф. — Если бы я не остановил его, он стащил бы у нас овечью ногу, которую ты принес.
— Он говорит, что он пес. Умей твоя тень петь песни…
— Мне нет дела до того, что он говорит. Он вор, и он поплатится за это.
— Ы-ый, охолони-кось, — посоветовал голос из темноты. — Башка у тебя на плечах есть? Што в драку-то? Давай со мной, со мной не пропадешь. А то, грю, долго не протянете.
— Не протянем? — спросил Шустрик.
— Во-во, не протянете, как пить дать не протянете.
— С чего это вдруг?
— А то, приятель, что ярок резать на холмах — последнее дело, — ответствовал незнакомец. — А-ый, вы ж и хорониться толком не могете. Сами сгибнете и меня до добра не доведете. Ходить надобно тишком, ползком, не то спустют шкуру, как пить дать.
— Так что же ты нам советуешь? — переспросил Шустрик, к своему удивлению осознав, что, в отличие от Рафа, он в состоянии разобрать кое-что из речей этого животного.
— Будете охотиться и убивать шерсть, вместе со мной. Будете выходить и возвращаться сытыми, вместе со мной. Со мной будете целые, как пить дать.
Голос чужака, скользкий и вкрадчивый, стал гипнотически мелодичным, так что Шустрик навострил уши и раздул ноздри, принюхиваясь в темноте.
— Послушай, Раф! Только послушай!
— Кто бы он ни был, доверять ему нельзя, — сказал Раф. — Все равно я не понимаю ни слова из того, что он говорит.
— А я понимаю, — возразил Шустрик. — Нюхом и слухом. Я слушал за печкой сверчков и слушал под дверью жучков. С головой у меня теперь лучше. Она раскрылась, как цветок, — сказал он и весело подпрыгнул.
Раф недовольно зарычал, и Шустрик вновь присмирел.
— Он говорит, что мы с тобой здесь бродяги и нам угрожает опасность, потому что мы не знаем этого места и не умеем себя вести, а это почему-то ему тоже грозит опасностью. Он предлагает нам, чтобы мы делились с ним своей добычей, а он, в свою очередь, будет давать нам добрые советы и научит, что делать.
Раф задумался.
— Обманет он нас, да и все тут, а потом сбежит, когда вздумает. Я же говорю, ему нельзя доверять.
— Но мы ничего не теряем. Он такой тонкий, Раф, и яркий, как листик на дереве…
Шустрик понял, что ему очень хочется увидеть обладателя этого странного голоса или хотя бы удержать его подольше, ибо эта угрюмая пещера, казалось, треснула под напором его неукротимой жизненной силы.
— Сгреби-ка ты лучше мясо под себя и лежи на нем, — посоветовал Шустрику Раф. — Я намерен сделать то же самое. А если ты, — крикнул он в темноту, — будешь сидеть там до утра тихо, то при свете мы посмотрим, кто ты такой и стоит ли тебя кормить. Как ты себя называешь?
Откуда-то из глубины туннеля дошел ответ — едкий, язвительный и непостижимый:
— Тепло да сухо с хвоста до уха. Который с добычей, тот, вишь, и с удачей. Ишь, заговорил толково. Кто я такой? Я лис, лис, понял? Самый хитрущий в поле да в пуще!
— Ну вот, — продолжал Раф, — когда мы выбрались оттуда, мы не знали, куда идти. Мы пошли к каким-то домам, но там я укусил человека, который собирался засунуть Шустрика в машину, он увидел его лежащим на дороге и взял на руки, но потом мы убежали. А потом, несколько позже, человек с грузовика бросил в Шустрика камень…
— А еще там был другой человек, который охотился на овец со своими собаками, — встрял в разговор Шустрик. — Мы пошли помогать им, но собаки прогнали нас прочь.
Тем временем лис лежал в нескольких ярдах от них, на вполне безопасном расстоянии, внимательно слушал рассказ и между делом грыз остатки передней овечьей ноги. А снаружи стояло облачное серое утро, и в проеме пещеры были видны струи моросящего дождя.
— Шустрик считает, что нам надо отыскать такого человека, который возьмет нас к себе домой и будет ухаживать за нами, — сказал Раф. — Но я не вижу в этом никакого смысла. Ведь люди увезли куда-то все дома и улицы — Шустрик считает, что дело обстоит именно так. Чего же ожидать от них? Люди существуют для того, чтобы делать животным больно, а не ухаживать за ними.
— Точно, приятель. Ружья, собаки, капканы ихние. Вы, видать, сбрендили, раз к ним подалися. — Лис перекусил и выплюнул мелкую косточку. — Хорониться их и сторониться.
— Я-то знаю, где мне следует быть, — продолжал Раф. — У белохалатников, как и все прочие собаки. Само собой разумеется, я дезертир. Я бы и рад быть хорошим, правильным псом, но не могу — не могу я и близко подойти к железному баку.
— Тут, похоже, кругом полно этих баков, причем огромных таких, — заметил Шустрик. — Часто ли люди бросают туда животных? И каких животных? Должно быть, огромных!
Лис хитро посматривал то на одного, то на другого, но ничего не отвечал.
— Ты дикое животное, — сказал лису Раф. — Тебе ведь не приходилось иметь дело с людьми?
— Нетушки, — сказал лис и оскалил пасть. — Утятки, ягнятки… — Он повернулся на бок и коротко лизнул длинный белый шрам на животе. — И котятки…
— Котятки? — спросил удивленный Шустрик.
— Пришла старая кошка, я одного хвать — и деру.
— Хвать — и деру? — Шустрик совсем запутался.
— Да, только с одним.
— А я думаю жить здесь как дикое животное, вот и весь сказ, — подытожил Раф. — А Шустрик может идти и искать себе человека, раз уж ему так хочется. Ишь, мышка я, и тут мой сточный желоб.
— Эх, славный парень, тогда даю тебе три дня, и крышка.
— Продолжай, — сказал Шустрик. — Почему крышка?
— Видал, вы обои на холме разлеглись, ровно сосунки безмозглые, ровно вам ни овчарок, ни пастухов. Ну, раз ярку-то забили, на кой после назад-то к ей приперлись, ровно кутенки глупые? Иль не слыхали про пастушьи ружья да собак? Совсем, видать, обалдели обои, верна дело.
От этого едкого издевательства шерсть на холке у Рафа встала дыбом, но лис тут же переменил тон, и в голосе его послышались нотки открытого восхищения.
— А ярку-то отменно свалили. Ты, приятель, сильный, как надо. Других таких иди поищи. Что твой бык, вон какой ты!
— Она лягнула меня, — сказал Раф. — Все бока мне помяла!
— Тут сноровку надо. Я тебя научу. Как хватать, как уворачиваться, все своим порядком. Со мной такой здоровяк, как ты, не пропадет. Смекай, что да как, а куда смекать — это уж хитрый лис тебя научит.
— Неужто ты можешь убить? — спросил удивленный Шустрик, прикидывая в уме, что лис должен быть меньше его самого.
— Куда, разве ежели ягня какого по весне. Вот приятель твой, он и ярку могет, — сказал лис, глядя на Рафа с уважением. — И с тебя будет прок.
— Ты что, хочешь остаться здесь, с нами? Ты это хочешь сказать? — спросил Шустрик, вновь, как и ночью, ощутив прилив таинственного и волнующего родства с этим хитрым и вкрадчивым животным, каждое слово и движение которого, казалось, было отдельным звеном единой невидимой цепи, которую оно
