бояться оптического обмана, миража, игры света и тени.
— Это не опасно, это — прекрасно, — Урбах просто звенел от восхищения. — Получилось! Мы будем общаться с Богом, мы уже общаемся с Ним! Еврейское колдовское орудие служит и нам!
Как бы в подтверждение радостных слов каждый из присутствующих в пещере почувствовал себя на вершине блаженства или, по крайней мере, весьма недурственно. Сладостное ощущение распространялось из позвоночника на все тело. Потом наступил черед привлекательных видений. Кое-кто узрел распрекрасные девичьи лики и более волнующие детали женской фигуры, кто-то разглядел ажурные з
— Какое великолепие… поразительно… ради этого я бы бросил пить… — звучало то тут, то здесь.
Индиана первый услышал рокот, далекий, но мощный, быстро заполняющий пещеру.
И в одно неприятное мгновение все перевернулось. Женские лики обернулись оскаленными черепами, замки и сады превратились в дым и смрад пожарищ, марширующие войска стали грудами гнилых облезлых трупов, горы обрушились в бездонные трещины…
Вопль прокатился по пещере. А следом струи огня вылетели из залившегося ослепительным светом Ковчега.
— Не смотри, Лилиан, закрой глаза! — только и успел выкрикнуть Индиана.
И они не видели, как Огонь пожирает немцев, находящихся в пещере. Матросов Он умертвил почти мгновенно, продырявив их пламенными стрелами. Урбаха, Мюллера и его эсэсовцев Он рассек на половинки. Хорхера Он вскипятил, отчего полопались глаза, вылезли кишки и вытекли мозги… Насыщенные Огнем трупы светились и потрескивали, превращаясь в пепел.
Глыба вместе с Ковчегом какое-то время постояла спокойно, потом пространство вокруг нее сделалось неустойчивым. Массивный камень и золоченый ящик, словно потеряв плотность, покрылись рябью, стали зыбкими, колеблющимися. Пылевой вихрь очертил границу, за которой исчезала сила гравитации. И вот, обратившись в пучок оранжевых лучей, Ковчег и глыба на световой скорости исчезли в разломе.
Когда все стихло, Индиана минутку полежал спокойно, потом спросил:
— Лилиан?
— Да, Инди. Что это было?
Доктор Джонс поднялся, и веревки, прогоревшие в нескольких местах, свалились сами собой. Вокруг — пещера как пещера. Никаких намеков на скрижали Завета. Можно подумать, что ничего особенного не случилось, если бы не тридцать четыре трупа, вернее, то, что от них осталось. Угольки остались, да и только.
— Что это было? — переспросил Индиана. — Это был Гнев Божий. Сила Заповедей вырвалась в наш мир. Такое происходит не чаще, чем раз в три тысячи лет.
— Давай, мы тоже выскочим отсюда, — предложила Лилиан. — Переночуем где-нибудь на травке…
— В самом деле, ночи тут теплые, дождик не капает. Хотя, травка выгорела от солнца пару месяцев назад.
Они выбрались из пещеры Гнева Господнего и уж затем обнялись.
Ничего не понимающие азиаты и негры с недоумением смотрели на них, а один даже спросил, будет ли выплачена премия в размере пяти долларов.
Небо было огромное, звездное и ясное. Все свидетельствовало о Его величии. Все говорило о той свободе и том просторе, которые Он давал Индиане, Лилиан и другим людям с Его искрой в душе.
ЭПИЛОГ
Истории бывают настоящими и вымышленными. Также короткими, чуть ли не в одно словцо, и длинными, почти вечными. Но любая из них когда-нибудь кончается. Рано или поздно они надоедают Сочинителям — и бледным двуногим, сидящим по пыльным щелям огромного мира, и самой Жизни, держащей весь мир на своей ладони. Это так естественно, ведь Финал любой истории — есть начало следующей. Исчезнет сочинитель, распадется мир, а закон Финала пребудет во веки веков, рождая новое из праха старого…
Город Чикаго пока не собирался никуда исчезать. Город, похожий на огромную турбину, превращал незначительные усилия человеческих частиц в тягу огромной мощности. И тяга эта уверенно толкала мир по неизвестному курсу, одновременно совершенствуя и разрушая его. Город, смутивший разум планеты странными железобетонными миражами, пока еще стоял.
Была осень — ветреная нездоровая пора. Ветры в этой местности дуют всегда, весь год напролет. Озеро Мичиган то втягивает послушные массы воздуха, то выплевывает обратно, наполнив их влагой и тоской. Но именно осенью, когда летняя жара неожиданно сменяется прохладой, ветры становятся особенно заметными, внедряя в бронхи хрип, а в нос — респираторные заболевания.
Было начало — опять Начало! — очередного учебного года. Впрочем, с некоторых пор учеба, как и великое множество других вещей, перестала играть какую-либо роль. Возвышенные планы на будущее были отравлены трупным запахом. Люди окончательно превратились в живую силу, в черные и красные стрелки на военных картах, в колонки цифр стратегических исследований…
Мужчина и женщина совместно проводили ночь.
— Все-таки ты недоразвитый. Тебе никогда не придет в голову, например, взять меня на руки и отнести куда-нибудь, — сказала она, сладко потягиваясь. — Зверь ты мой дикий…
— Зачем тебя нести? Ты и так идешь.
После недолгой паузы, заполненной чмокающими звуками, «дикий зверь» добавил:
— И потом, один раз я тебя уже носил на себе — аккуратно, как мешок с картошкой.
Женщина проверила ладошкой температуру лба у мужчины.
— Ты чего, бредишь?
— Крыс в подземелье было больше, чем квадратных дюймов… — блаженно вспоминал он. — Ты испугалась, завизжала мне в ухо. Я перебросил тебя через плечо и потащился по колено в воде — с этаким кулем в руках. У меня чуть пупок не надорвался…
— Точно, сбрендил! — возмутилась она. — Я ничего против крыс не имею. Да и не было в Танисе никакой воды! Много чего другого было — змеи, мертвецы…
— Я про Венецию.
— Венеция? Да ты чего, я одной Индией твоей сыта по крышку черепа!.. Вот, помню, было еще подземелье со скорпионами, сколопендрами и этими, от которых щекотно…
— Каракуртами, — услужливо подсказал мужчина.
— Ага, мохнатыми паучками. Но там ты даже не пытался перебрасывать меня через свои плечи!
Он, помедлив, осознал ошибку:
— Подожди-ка, это у меня что-то с головой… — и сразу сконфузился. — Я, наверное, действительно носил какой-нибудь мешок, а не тебя.
— Кот похотливый, — ласково сказала женщина и потерлась щекой о его волосатую руку. — Знаю я, кого ты таскал.
— Посмотрел бы я, что осталось в твоей черепной коробке после таких нокдаунов, — начал он защищаться. — У того ганса кулаки были размером с арбуз и твердые, как кирпич…
