В нашем хрупком мире все имеет конец. Завершался и этот день. Информационные агентства лихорадило от последней новости — нацистский путч в так называемой Судетской области Чехословакии, правительственные войска жестоко подавляют мятеж.[13] Все имеет свой конец — завершалось и мирное время в Европе, очередной шаг к войне был сделан. Мирная жизнь вообще крайне недолговечна, кому как не профессору археологии это знать? Сегодня ты в Чикаго, в университетском кампусе, неторопливо плывешь, увлекаемый плавным течением скучных американских будней, а завтра?..
Профессор археологии собирался в поездку. Полусобранная дорожная сумка стояла на полу в центре помещения, постепенно наполняясь необходимыми предметами. Скальпель. Измерительная лента длиной в тридцать футов. Противопылевая повязка, попросту именуемая «намордником». Охотничий нож производства Швеции — добротная вещь, со стоком, с пилой; затем веревка — прекрасный корд из манильской пеньки; затем армейская лопатка, москитная сетка, электрический фонарь с питанием от маленького ручного динамо… Что еще? Вместо компаса — буссоль,[14] дающий точность до сотой градуса, настоящая драгоценность… Широкая кисть типа «флеши»,[15] предназначенная для расчистки находок от песка… Папка с листами размеченной бумаги…
После недолгого размышления профессор вытащил обратно кисть вместе с папкой. Это не понадобится, с некоторым сожалением подумал он, и не просто с сожалением, а со странным болезненным чувством, отдаленно напоминающим стыд. В который раз, в которую поездку он не берет привычнейшие атрибуты любого нормального археолога. Устройство лагеря, нанесение реперов, чтение профилей, расчистка стоянок, — нет, не для него. Профессор Джонс не был нормальным археологом, так уж складывалась его горькая походная жизнь. Зато, вот чего никак нельзя оставить дома…
Он улыбнулся и посмотрел на стену. Там висел «Пацифист», разложенный на нескольких гвоздиках — потрепанный, видавший виды. Нет, не портрет Махатма Ганди, хоть и очень похоже по силе воздействия на умы людей — особенно в условиях, приближенных к боевым. А в других условиях профессору Джонсу почти и не приходилось работать, так уж складывалась его горькая научная карьера. «Пацифист» — это старый добрый кнут, каким ковбои из фильмов наказывали грубых индейцев, а пастухи из жизни гоняли разнообразный скот. Двенадцать футов плетеных волокон, ручная работа. Пятнадцатилетний Индиана выменял его еще в Старфорде у одного приезжего господина, а взамен дал какую-то никчемную деревянную фигурку, вытащенную из стола отца. Отец тогда, помнится, повел себя не вполне достойно, узнав о сделке своего отпрыска. В общем, вспоминать детали дальнейшей научной дискуссии с отцом не хочется. Зато кнут был хорош. Он и сейчас пригоден для настоящего дела, в отличной спортивной форме. Как и его хозяин, с гордостью подумал Индиана и шагнул к шкафу.
Шляпа лежала наверху. Он взял ее, надел и взглянул на себя в зеркало. Впечатление от увиденного осталось самое благоприятное. Подтянутый сорокалетний мужчина, не старый, достигший в жизни… нет, эту тему лучше не трогать. Но шляпа хороша. Доблестный майор Питерс любит настоящие ковбойские стетсоны — если, конечно, не заврался в своих неуклюжих попытках продемонстрировать интерес к собеседнику. Ишь ты, любитель шляп. А у нас вовсе не стетсон (подмигнул Джонс отражению в зеркале). Нормальный головной убор, причем, устаревшего образца. Теперь такие не носят. Это немудрено, если учесть, что шляпе чуть больше двадцати лет, что она куплена в молодости и умудрилась объехать на голове хозяина почти весь мир, выйдя целой и невредимой из десятков безвыходных ситуаций. Стал бы он носить ковбойскую шляпу, как же! — улыбнулся Джонс сам себе. Он романтик, конечно, и с большой любовью относится к истории Дикого Запада, но не настолько, чтобы позориться в нелепых нарядах… Индиана чуть повернул голову — в одну, в другую сторону, — придирчиво изучая свой внешний облик. А что, стетсон бы ему тоже пошел, вполне, о да…
Он вытащил из шкафа сверток. Требовалось добавить в картину сборов последний штрих, и профессор решительно сделал это, развернув сладко пахнущую тряпку, затем развернул два слоя промасленной бумаги.
Револьвер системы Кольта, калибр 0.45, модель М-1917. Но не тот М-1917, который состоит на вооружении американской армии, а с укороченным стволом — длиной два и три четверти дюйма, имеющий название «Де люкс».[16] Оружие истинных археологов. К нему — комплект пластинчатых обойм, чтобы не возиться с перезаряжанием в случае непредвиденных обстоятельств. Профессор Джонс с удовольствием принял оружие в руку, закрыв пальцами знаменитую скачущую лошадку на корпусе, ощутил успокаивающую прохладу полированной рукоятки… Надо было потребовать у Питерса разрешение на провоз револьвера в самолете, вспомнил он. Неужели опять придется таиться, нарушать правила воздушных перевозок?
И тут наконец последний мирный вечер наполнился событиями.
Послышался рокот двигателя, какой-то слишком уж грозный, необычный для этих цветущих мест. Джонс даже в окно выглянул. Странный военный фургон огромных размеров с непонятной вращающейся штуковиной на крыше. Штуковина — в виде рамы с металлической сеточкой. Автомобиль подкатил к самому коттеджу, остановился, взрыкнув двигателем. Начали выпрыгивать солдаты — один за другим, один за другим, — слаженно окружая беззащитный дом. «Интересно, к кому из преподавателей они в гости?» — успел подумать профессор Джонс и сразу получил ответ.
Дверь его квартиры содрогнулась:
— Немедленно открыть!
Дверь распахнулась самостоятельно, поскольку была не заперта. Ворвался человек в зеленом — упругий, тренированный. Секунды ему хватило, чтобы оценить ситуацию.
— Бросить оружие! — каркнул он.
Оказывается, Джонс все еще стоял с кольтом в руке. Это было не очень тяжело, масса револьвера составляла ровно два фунта.[17] Пожав плечами, он неторопливо положил кольт в кобуру, а кобуру — в дорожную сумку, как и собирался.
Следом за первым в квартиру вбежали еще трое.
— Лечь на пол! — по звериному зарычал офицер.
— Зачем? — спросил профессор Джонс.
И наступила тишина. Человек в зеленом моргал, не зная, что отвечают в таких случаях, и стремительно размышлял. Наконец нашелся:
— У вас есть лицензия? — сказал человеческим голосом.
— Какая?
— На револьвер.
Профессор порылся в бумагах на столе:
— Пожалуйста, я как раз ее приготовил, чтобы не забыть.
Офицер с явным подозрением взял бумажку и просмотрел ее, шевеля губами.
— А у вас, господа, есть лицензия? — как бы спокойно поинтересовался профессор. Кулаки его были сжаты. Кулаки всегда выдавали его мысли.
— Какая лицензия? — не понял офицер.
— На вход ко мне в квартиру. Я, господа, не привык, чтобы ко мне входили без лицензии.
— Из этой квартиры ведется радиопередача, — по военному четко сформулировал гость. — Если вы добровольно не сдадите аппаратуру, мы обыщем помещение.
— Так у вас есть какие-нибудь документы или нет? — Джонс был настойчив.
— У меня есть начальник.
— Что за организацию вы представляете?
— Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, — неожиданно ухмыльнулся гость. — Шутка, сэр. На самом деле мы вылавливаем разных ублюдков, — он со значением посмотрел профессору в глаза. — Ну что, будем сдавать аппаратуру?
— Я вынужден обратиться в соответствующие инстанции, — предупредил Джонс и решительно отправился к телефону. Его никто не задерживал.
— Работаем, — спокойно скомандовал офицер.
Сделанные звонки были совершенно бесполезны. Едва Джонс излагал суть своей жалобы, как на том
