– И у вас там в самом деле дождь и слякоть?
– Еще и сплошные штормовые предупреждения и град, – на голубом глазу врал Дуся, вглядываясь в чистое голубое небо и щурясь от солнышка. – Мама, здесь такой холод!
– Ну что ж, пожалуй, я задержусь здесь еще немного, – притворно вздохнула Олимпиада Петровна.
Дуся с облегчением выдохнул.
После разговора с матерью он быстро обежал всю квартиру – Раечки нигде не было.
– Ой, надо же! А мы еще и обиделись! – скривился Дуся и плюхнулся в кресло.
Это даже хорошо, что он станет один доводить следствие до конца – никто под ногами не путается, с мысли не сбивает. А помыслить было о чем.
Теперь Дуся вдруг окончательно сообразил: Урванцев к убийству Иннокентия Глохова не причастен. Да и в самом деле – чего тут думать?! Иннокентия Дуся встретил возле роддома в одних трусах, то есть раздетым, и он сам сказал, что бежал от любовницы. Тогда причем здесь его близкие и родные? И опять же, если от любовницы, то его мог испугать только муж, а Урванцев никому мужем не приходился. Нет, он, судя по его характеру, мог бы погонять молодого Глохова голышом по улицам, мог бы, но только если бы застал Иннокентия с Варькой – похоже, парень всерьез ею бредит. А если бы он застал Глохова с Варькой... то есть с его законной женой... неизвестно, что было бы. Во всяком случае Иннокентий голышом бы не побежал. Нет, это не Урванцев. И не Сэя, и не Викентий. И как он, дурак, до этого раньше не допер? А вот так и не допер! Потому что крутятся тут под ногами все кому не лень, а Дуся потом работать не может! Нет, что ни говори, а надо идти на место преступления... Как-нибудь так незаметненько...
Через час Дуся незаметненько уже крутился возле кустов, которые росли около мусорных бачков роддома, то есть там, где его окликнул Иннокентий.
– Бог в помощь, – наплевав на все «незаметненько» тут же появился возле Дуси Беликов – гроза и начальство всего заведения.
– Ой! Матвей Макарыч! – подпрыгнул от неожиданности Дуся. – А я как раз... вот... к вам...
– Ну и? – заложил руки за спину Беликов. – Что ж ты, мил человек, трубку никак не берешь, директора себе завел финансового! Жалуются на тебя наши сотрудники. Павел вот давеча говорил, что ты ему денег не занял, даже в нашу кассу взаимопомощи собирался обращаться. Меня с креслами надул...
– Да что вы такое говорите! – округлил глаза Дуся. – А зачем я, по-вашему, сейчас пришел?
– А затем, чтобы на работу выйти, а то ведь я уже подумываю тебе прогулы проставить, – качался с пятки на носок Беликов.
– Ну зачем же прогулы? – засуетился Дуся. – Хотите оставить меня на старости лет без пенсии, да? Хотите лишить меня коллектива, да? А я ведь вам что-то принес...
– И что же? Неужели кресло? – вздернул брови Матвей Макарович.
– Ой, ну как же я сам это кресло допру? – засуетился Дуся. – Я вам... я вам денежку притащил. Вот... возьмите, и ни в чем себе не отказывайте. И мне, кстати, тоже. У меня сейчас как раз какие-то головные боли, тошнота...
– Токсикоз... судя по величине живота – двадцать четыре недели... – заученно забубнил главный, но потом опомнился. – М-да уж... будем надеяться, что этот диагноз тебя не коснется. Итак, что же с креслом?
– Вот деньги-то – берите!
Беликов как-то воровато оглянулся, ухватил купюры и быстро засунул их себе в карман брюк, под халат. После этого действия голос его волшебным образом изменился, суровые морщины на лбу разгладились, а взгляд стал теплым, как у родного дедушки.
– А ты чего ж на кухню к девчатам не зайдешь? У нас там сегодня изумительная манная каша, просто изумительная!
– Да не... – поморщился Дуся. – Я как-то манку не очень. Я на обед зайду, вы там гороховый суп не варите?
– Завтра же закажу именно гороховый. А сегодня – уха из консервов. Ну тоже – вкус просто волшебный! Напоминает мне отчего-то вкус жареных каштанов!
И главный завел глаза к небу и медленно пошел к зданию роддома, крепко сжимая через халат подаренные деньги.
– Это что такое надо сотворить с консервами, чтобы они отдавали желудями? – пробурчал Дуся, потом подумал и поправился: – Или каштанами... а какая разница?
В хозблок Дуся пробрался никем незамеченным. Во всяком случае, к нему никто тут же не подбежал, за руку не схватил и денег просить не стал.
И сразу стало понятно – здесь уже были. Причем был, скорее всего, не матерый преступник – убийца невинного Иннокентия, а кто-то из санитарок – все было убрано, цементный пол помыт! А ведь его никто и никогда не мыл! Все ведра, носилочки, старые черенки от метел и лопат стояли в образцовом порядке. И хозблок напоминал витрину хозяйственного секонд-хэнда.
– Ну по крайней мере одно ясно совершенно точно: ни одной улики я здесь не найду и никакой зацепки тоже, – разочарованно промычал Дуся. – Может, еще в кустах полазить?
В кустах он полазил, но, кроме направления, откуда бежал несчастный, ничего тоже найти не смог. Да и с направлением были кое-какие проблемы. Если судить по тому, что в тот раз бедолага сидел лицом к Дусе, то получалось, что он бежал с восточной стороны. Однако ж... ну глупо же предполагать, что он как прибежал, так и не повернулся ни разу! И потом, откуда бы он ни принесся, завидев Евдокима, он бы в любом случае повернулся к нему лицом, а это значит... а это значит, что даже направление найти практически невозможно – надо просто тупо ходить по дворам и спрашивать – не видел ли кто-нибудь голого мужчину... А дворов здесь! Специально, что ли, все до самого последнего метра застроили?
Но Дусю не испугали трудности. Он понимал, что потеряно уже очень много времени и надо срочно что- то делать, другого пути у него нет. Нет, конечно, куда удобнее шерстить несчастных родственников, но... Они не виноваты, это Дуся чувствовал, а интуиции своей он доверял, иногда у него ничего, кроме нее, и не было, а ведь как-то же расследовал такие преступления!
В самом же первом дворе, куда направил свои стопы Евдоким, на лавочке возле одного из подъездов Дуся увидел маленькое скопление старушек – штуки четыре.
Старушки теребили какие-то тряпки и вовсю спорили о последнем чемпионате по футболу.
– Ой, бабыньки... – махала рукой крупногабаритная старушка в кедах на босу ногу. – А я вам так скажу – вот говорили ж, что Аршавин – лучший игрок, и я так с имя согласная! Ить как глянула, как они с голландцами-то играли, так ить сердце зашлося!
– Ой, дак и у меня ить закатилося! – поддержала ее старушка в фартуке, на котором был изображен чайник. – Ить как их разделали-то! Любо-дорого!
– А у меня как закатилося, так и выкатилося, – недобро блеснула глазами еще одна болельщица – сухонькая бабушка в коричневой кофте. – Я ж ить не поленилась – съездила ить через две остановки, там энтот... куда деньги ставят! Все пензию поставила, а эти обормоты испанцам проиграли! Я ж потома цельный месяц у соседки Нюрки-то деньги взаймы брала! И по сей день выкрутиться не могу!
И тут Дуся понял, что наступил его звездный час:
– Дорогие мои женщины! А я вам могу помочь – с деньгами-то! Я могу дать...
– А ну пошел отседова! – неожиданно отреагировали старушки на такое заманчивое предложение. – Один тожа давал-давал, обещал сапоги зимние купить, а сам добро нажил да и...
– Да и сел! И ему-то там хорошо, его кормют, а вот здесь хоть с голоду сдохни!
– Дамочки, дамочки! – защебетал Дуся. – Я ж у вас ничего взамен не требую, никаких вложений. Вы мне только кое-что расскажите, а я вам – деньги.
– Да уж знамо дело – за болтовню много ли платют? – не верила толстая бабушка. – Я вон завсегда товаркам толкую: надо на земле кормиться! Вот я никуда ничего не тащила, а завсегда сыта. А потому что земелькой кормлюся!
– Ой, да и чаво ты тама кормисся? – махнула на нее другая бабушка, сухонькая. – Видала я твою земельку – вся как есть дуванчиками заросшая!
– И не одуванчики это вовсе! – накинулась на подругу полная дама. – Она у меня вся окультурена – это вовсе даже календула, а не одуванчики!
– Ох уж и не знаю, у кого окультурена, вот у меня – точно... – покосилась на Дусю еще одна бабушка,
