— Угу, — отвечает он незамедлительно.
— А почему ты не возишь с собой переносную жаровню или что-то вроде?
— Да мне с огнем дышать нечем будет, неужто не понимаешь?
— А как насчет электрообогревателя или электрического одеяла?
— Для них генератор нужен.
Да, полагаю, так. Этот трейлер — сам по себе генератор. Он работает как генератор в настоящий момент. Возникает странное ощущение: если сегодня его включили, чтоб нам было тепло, ничто более не важно — и пусть мир погибнет хоть завтра! Слов нет.
В этот момент шум мотора становится громче, и стрелка на тахометре на секунду резко отклоняется.
— Эй… — Придется сказать ему правду. — Я хочу прикоснуться к тебе.
— Ну… Если хочешь — пожалуйста.
Он подставляет щеку — словно дает понять, что, если я захочу, могу влепить ему пощечину. Он улыбается — очень осторожной, вежливой улыбкой. У него милая манера прищуриваться, совсем чуть-чуть, необычная, характерная, и этот прищур придает его лицу выражение легкого, добродушного удивления. Переносица у него красивая, четкая, нос аккуратно вздернут. Нижняя часть лица необъяснимо обаятельная, чтобы улыбнуться, достаточно раздвинуть губы лишь на несколько миллиметров. Длинноватая челка колышется у самых глаз.
— Мне страшно.
Слышу себя как бы со стороны, слова точно доносятся откуда-то издалека. И подумать не могла, что выговорю их. Концентрируясь на своих ощущениях, понимаю: некая часть меня сейчас трепещет, дрожит, как желе, как медуза, та же самая часть, что говорила раньше жалким, чуть слышным голоском — «прекратите, пожалуйста, прекратите». Обычно это существо не способно выражать свои мысли словами, оно обретает дар речи, только если я крайне напряжена — или наоборот, если все вокруг совершенно спокойно, — только в таких ситуациях появляется у него способность говорить, похоже, совершенно случайная. Теперь голоса примолкли, подчинившись вибрации мотора, и дрожащее существо вышло на прямой контакт с внешним миром. А может, просто моя собственная дрожь попадает в такт дрожи работающего вхолостую мотора?
— Прости. Не надо мне было это говорить. Не знаю, понимаешь, мне кажется — раз мы с тобой едва знакомы, ты в любой момент можешь повести себя по-другому, можешь на меня напасть — для меня проблема доверять незнакомым людям, серьезная проблема. Не понимаю почему. Я имею в виду — меня в жизни никто не ударил, не обидел. Странно, да? Слушай, я правда не хотела этого говорить, прости.
Мужчина по-прежнему молчит — непонятно, слышал ли он или нет все, что я лепетала. А потом — все так же молча — он передвигается в дальнюю часть кабины между сиденьями и трейлером. В этой части он, судя по всему, спит: там лежат футон, подушка и еще какая-то ерунда. Он ложится на футон, головой к окошку с противоположной стороны, сохраняя между нами вполне естественную дистанцию.
— Я тебя слушаю, — говорит он с улыбкой.
Я испытываю облегчение — испытываю как некое биологическое ощущение, не объяснимое разумом, — и принимаюсь плакать, словно боль внутри растворилась в слезах и каплями сочится из моего существа.
— Я хочу прикоснуться к тебе. Просто хочу прикоснуться к тебе.
Плачу, гладя спинку сиденья. Минуту длится тишина. Слезы мои падают на ворсистую обивку и висят на ворсинках, как капельки росы. Я поднимаю глаза. Мужчина говорит:
— Хочешь, перебирайся сюда.
Киваю. Протискиваюсь через тесное пространство между сиденьями. Слезы все не останавливаются. Забираюсь на мужчину. Он приподнимается. Мы целуемся. Он задергивает занавески на окошках и занавеску, отделяющую заднюю часть кабины от сидений.
Я все время этого хотела. Хотела с той самой секунды, как впервые его увидела. Языки наши, обмениваясь слюной, изучают друг друга. Слезы стекают на мои губы, и я ощущаю их соленый вкус, мой собственный вкус. Он слизывает слезы с моей щеки. Накрывает губами мои глаза, всасывает их в безвоздушное пространство поцелуев, пьет мои слезы, не давая им пролиться. Глаза мои все время остаются открытыми, половина мира исчезает во тьме. У него — теплый рот, теплее моих глаз, теплее моих слез. Начинает он с правого глаза, потом все в точности повторяется уже с левым. Слезы все стекают и стекают — одна за другой. Языком он касается моего глаза, скользит по тонкой грани между глазным яблоком и веком, совершает полный круг. Трудно сказать, то ли мои глазные яблоки более чувствительны, чем я считала, то ли совсем наоборот, — я ощущаю едва заметную грубость сосочков его языка, но сморгнуть не хочется, глаза мои позволяют ему делать с ними, что он пожелает. Чувствую, как мягки и упруги мои глазные яблоки. Что-то мешает — одна из моих контактных линз скользит по поверхности глаза. Зрение затуманено. Но я не хочу, чтобы он останавливался. Он гладит меня по волосам. Как маленькую. Как ребенка. Я целую его высокую шею и не без труда расстегиваю его комбинезон. Там — две молнии. Прежде чем расстегнуть пуговицы, надо потянуть их вниз. Стягиваю с него первый слой одежды, потом — второй. Целую его обнаженную грудь. Он освобождает меня от одежды ниже пояса, и теперь я — уже под ним.
— Нравится тебе, когда тебя лижут? — спрашивает он.
— Что?
Я даже ответить не успеваю, а он уже принимается лизать мои гениталии. Поднимает мои ноги повыше, раздвигает их наподобие латинской буквы «V», пристраивает на свои нагие плечи. Мои ступни примащиваются на его плечах подобно двум птицам.
— Ты прекрасна. Ты такая красивая…
На дворе — зима. Кожа на моих ступнях грубая и потресканная, и на ногтях никакого там лака или педикюра. Он касается пальцами места, где собирается влага, раздвигает его. Место это не поскупилось на соки. Язык его скользит везде, где эти соки собираются, движется широкими кругами, потом проникает в меня. Лучик света с улицы пробивается сквозь занавеску позади меня, освещает мою влажную плоть.
— Окабе Такатоши… Тебе что, не интересно знать, как меня зовут?
— Имени мне хватит.
Печально это звучит.
— Реи меня зовут. Хаякава Реи.
— Потрясающе. Очень красиво.
— Так красиво, что просто потрясающе?
— Назови меня по имени.
— Реи. Потрясающее имя. Потрясающее. Ты п-Реи-красна, Реи.
Я чувствую… Чувствую…
Чувствую — со мной происходит что-то очень хорошее.
Кое-как совмещая звуки, которые редко формируются в связную речь, спрашиваю его, почему я прекрасна?
— У тебя там — как губы.
Не знаю, кто шепчет это. Множество молекул, составляющих мое тело, ударяются друг о друга, и мне становится жарко. Всею спиной чувствую, как дрожит грузовик. Язык его, как теплый червячок, скользит по складкам, окружающим мою щель. Пальцы моих ног рефлексивно поджимаются.
— Слушай, а как женщины мастурбируют? Можешь мне показать?
Я всегда мастурбирую через белье. Никогда не прикасаюсь к себе напрямую. Но сколько ему об этом ни говори — не слушает, просит показать. Начинаю водить средним пальцем по задней части своего клитора. Он увеличивается, приобретает отчетливо треугольную форму, встает, поднимаясь из складок окружающей его кожицы. Мне приходит в голову — возможно, я никогда не прикасалась к себе так, потому что на меня никто не смотрел?
— А к груди своей ты не прикасаешься?
— Намочи.
Протягиваю пальцы, засовываю ему в рот, увлажняю слюной. Влажными пальцами ласкаю свои соски.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю
