защитный инстинкт? Так ведь и происходит, верно? И знаете, что это означает? Это значит, что наши нервы, ответственные за реакцию на неожиданные события, уже задействованы на полную катушку. Так происходит и со мной. Когда бесконечные телерекламы доводят меня до ручки, я выхожу на улицу, вижу там совершенно незнакомых людей — и испытываю острое желание чертовски сильно дать им по мозгам. Скажем, вижу велосипедиста — и просто умираю от желания внезапно схватить его за шкирку и скинуть сукина сына с велосипеда на землю, уничтожить кого-нибудь одним выстрелом, не важно, — вы понимаете, что-нибудь в этом духе.
Детка, ты сама-то понимаешь, что за пургу несешь?
— Но ведь лично вы не совершаете реальных актов насилия?
— Нет, конечно.
— Тогда это просто пассивное сопротивление, не так ли? В том смысле, что вы отгораживаетесь от истинной борьбы?
— Простите?
На секунду я так фигею, что слова выговорить не могу. Спасите ради Бога. Что это за идиотический выбор слов? Да какой сейчас год на дворе, козел ты старый, ты как полагаешь? Мы тут что — в Объединенном студенческом комитете борьбы за гражданские права заседаем или как? Эта страна существует только в твоем воображении, чувак. Ты живешь в Лапуте, чувак. Черт подери совсем, я смею предположить, существует колоссальная разница между не нанесением ущерба другому человеку и пассивным, как ты изволишь выражаться, сопротивлением. Что вообще за хрень ты несешь, старый дурак, да какого черта мне вообще с тобой делать, какого хрена, нет, ты что хочешь, чтоб я тебя, мать твою, в клочки порвала, да? Мысли мои еще только пытаются сложиться во что-то внятное, когда…
— А «пассивное сопротивление» — это что? — вопрошает соплячка-телезвездочка.
И комната замирает.
После чего старикан во всей красе раскручивает перед нами дебильный силлогизм длиной во всю жизнь и еще пять минут. Подминает нас под себя жуткой возможностью того, что ежели существует разрыв между, с одной стороны, злостью и подавленностью, и с другой — поножовщиной или нападением на людей по малейшему поводу, так вот, ежели этот разрыв существует, однако не существует никаких логических объяснений самого факта его существования, он возьмет на себя смелость предположить, что этого разрыва не существует вовсе. А телестарлеточка все это время снова и снова пытается донести до нас два своих ценных довода, которые звучат примерно так: «Слушайте, нельзя же спорить, что у каждого из нас найдется в жизни один-два врага, которых на самом деле очень хочется убить, ведь правда?» и «Извините, но я что хочу сказать — я действительно думаю, что насилие — это очень возбуждает, ну, вы понимаете, и я совершенно уверена, что каждый представитель моего поколения примерно так и считает, серьезно…» Так разговор и продолжался, собеседники были абсолютно не способны понять и услышать друг друга — и, пожалуй, на свой лад это было очень даже увлекательно, вроде как прослушать краткий курс популярной психологии или что-то типа того, — в воздухе порхали термины «Эрос», «Танатос», «эдипов комплекс» и «гнев остраннения», употреблявшиеся к месту и не к месту, а я предпочитала держать рот на замке. Взгляд мой метался туда-сюда, как мячик для пинг-понга, и чувствовала я себя так, словно пришла материал для статьи собирать. Я застыла в глубоком молчании, а мысли занимало одно, но пламенное желание — надраться. В конце концов, при помощи выпивки напряжение снимается быстрее всего.
Говорят, нельзя смешивать психотропные препараты с алкоголем, но вот я, сказать по чести, такое сотни раз делала. Причина в том, что алкоголь действует как очень мощный органический растворитель. Алкоголь способен растворить что угодно — и превратить это в спиртовой раствор. Мозг оберегает себя от возможного вреда, отвергая большинство веществ, с которыми вступает в контакт, это делается при помощи какой-то хитрой штуки по имени «барьер кровеобеспечения мозга», но алкоголь пробивается через этот самый барьер на только так. Вот потому-то питие — одно из древнейших удовольствий человечества, по этой вот самой причине. Так что же происходит, если запиваешь таблетки алкоголем? Они срабатывают слишком хорошо, действуют по-настоящему быстро, прямо в мозг попадают. Мозг в основном состоит из липидов, то есть большая часть мозга — жир. А поскольку алкоголь — органический растворитель и, стало быть, способен растворить практически любую органику, он и жир растворять может. Я продолжала держать рот на замке в слабой надежде, что дискуссия поскорее подойдет к долгожданному финалу.
До меня дошло, когда я увидела собственное отражение в стекле витрин «Семейной выгоды».
Все это время я пила себе и думала: ну, просто пью — и все тут. Алкоголизм был проблемой каких-то старых мудаков из какого-то иного мира. Но в реальности я давно уже стала абсолютно зависимой. Да, я стала зависимой, я хотела использовать алкоголь в качестве органического растворителя, каковым он, кстати, и является, хотела, чтоб он растворил постоянное, неизбывное чувство моей инакости, уверенность, что все, находящееся вне моей кожи, мне не подходит. А под кожей-то — я, маленькая, вечно дрожащая, вечно съеживающаяся в комочек. Выпустить эту личность. Позволить ей выйти во внешний мир, не ощущая его чужеродности. Чтобы я могла трепаться по телефону сколько пожелаю. Чтобы расхохотаться над какой-нибудь глупейшей историей. Чтобы сократить эмоциональную дистанцию, которую мне необходимо пройти, прежде чем заплакать над чужим горем.
Это было… не знаю. Похоже, словами здесь не объяснить. Просто я оказалась на стороне тех, кто не хочет убивать, не хочет причинять зло окружающим. То же самое, что сказать — я стараюсь ломать и людей, и даже вещи как можно реже, пытаюсь наносить как можно меньше обид, и это ощущается так отчаянно — право, зареветь в пору. Но вот ведь в чем проблема: нежелание причинять боль всегда идет рука об руку с признанием собственной слабости, собственной неспособности к поступкам, а я так хочу забыть, и поэтому мне надо — правильно — еще выпить.
Потребность в алкоголе вернулась с победой.
Алкоголем я блюю, только если уж никак не могу удержаться или если в этом действии возникает некая практическая необходимость. Запаха и кислого привкуса просто не выношу. Это примерно то же, что сказать: хотите получать от рвоты удовольствие — вырывайте хорошей едой. Извращение полнейшее. Никогда и в голову не приходило чем-то подобным заниматься. Мысль о жизни без рвоты в уме у меня совершенно автоматически перетекла в мысль о желании выпить. У меня даже нет права смеяться над вымученными силлогизмами старого ублюдка… хотя нет, свою правду я чувствую отлично. Алкоголь, который попадает ко мне в кровь прямехонько через вкусовые рецепторы. Без промедления. Алкоголь, который всосется как можно скорее, алкоголь, курсирующий по моим кровеносным сосудам, — да, это единственное, что в силах помочь мне сейчас.
На Токио стремительно обрушился мокрый снег. Бутылка белого вина и бутылка джина. Вообще-то по-настоящему мне бы хотелось анисовой водки, но она уже закончилась. Бросаю бутылки в пакет и направляюсь к журнальной стойке у дверей, прихватываю несколько попавшихся на глаза изданий. В одном из журналов, кажется, какая-то моя статья быть должна, но я боюсь взглянуть. Мозг требует от меня одного — как можно скорее напитать его алкоголем, мое второе «Я» как умеет старается препятствовать «Я» основному — блин, эти ребятки у меня в голове никак не могут между собой ужиться. Женщина, злящаяся на ту, что умоляет о выпивке, совершенно не беспокоится, ей плевать, никого она удержать не пытается, нет, она просто стервозность свою проявляет. Мысли мои и действия совершенно не связаны между собой. Я бегло просматриваю содержание нескольких журналов. Питие и рвота — проблемы страшные, чудовищные, но что-то о них нигде не упоминается. Ни один журнал их и близко не касается — похоже, такие вещи вообще происходят только где-то на других планетах. Нет уж, скорее я почувствую симпатию к журналу, освещающему проблему молодежных байкерских группировок. У меня гораздо больше веры в моделей, подсевших на винт. И уж как удержаться от сочувствия к женщинам, признающимся, что они стараются любой ценой удержать своих любовников, что бы те с ними ни делали?
Я что — одна такая? Я что — уникальна?
Накатывает раздражение столь сильное, что противостоять ему уже невозможно. И еще — боюсь голосов… Господи, как же я мечтаю о едином, связном потоке мыслей! Стою, поглощенная чтением, листаю страницы журнала. Миура Рисако [1]. Это еще кто, черт подери? А, все, точно, вспомнила — жена Миуры Кадзу. Того футболиста. Он за какую команду сейчас играет-то — за «Верди Кавасаки»? Слушай, да ты откуда вообще эту фигню знаешь? Давно ты стала себе башку забивать и мозги плавить еще и проблемами Национальной футбольной лиги, ехидно интересуется голосок, и хотя я
