последний раз на Дне именинника. Прическа, одежда, а главное – взгляд… Из светской львицы она превратилась в жалкую, загнанную лису.
Теперь надо было решиться. Долго за ней шастать он не сможет, в этом и смысла нет. Зачем? К тому же он понимал, что ищут сейчас Валерию многие. Тут уже кто первый найдет! Но если ее найдет раньше Григорьев, то ни о каком справедливом возмездии речи идти не может. Ильченко ломал голову, почему до сих пор Валерия не обратилась к мужу? А она не обратилась, иначе тот не стал бы ее прятать в тухлом киоске. Тогда почему? В конце концов, Севке это только на руку. Больше всего сейчас его беспокоило отсутствие колес. Пока Валерия ходит ножками, в них нет острой необходимости, а ну как дама взбрыкнет и кинется в свой «Форд», который спрятан тут же, у ее хибары, в сарае? Севка обеднел еще на сотку, но оставил смышленого паренька из прежних искателей, чтобы тот не спускал глаз с Григорьевой, сам же решил раздобыть машину в школьной мастерской, авось никто не хватится, а с ребятами он договорится. Севка почувствовал неведомый доселе азарт хищника, и, черт возьми, ему это нравилось!
Александра не находила себе места. Может быть, она действительно делала что-то не так. Севка прав, они только выпустили раненую львицу. Валерия могла запросто принести еще больше вреда. Для нее это проще простого. Саша опять подалась к Линчуку. Она понимала, что помочь он ей ничем не сможет, но на душе будет спокойнее. Теперь она самостоятельно нашла кабинет и тихо села, ожидая своей очереди. Снова шумела какая-то женщина, а стоящий рядом мужчина, ничего и никого не стесняясь, крыл ее трехэтажным матом. В положенное время Саша вошла в уже знакомую комнату и встретилась с глазами участкового.
– Здравствуйте, я уже была у вас, теперь вот снова… – не зная, о чем говорить, мялась она у дверей.
– Да, я помню вас. Да вы садитесь, я в кабинете на граждан не кидаюсь. Но если вы опять по делу Захаровых, вряд ли я могу быть полезен. Дело от меня забрали.
– Забрали?.. Я хотела вас попросить… вы обязательно найдите Григорьеву. Найдите. Она сейчас, наверное, очень опасна, – пересиливая себя, говорила Саша.
– Ну как же! Понимаю вас. Вы же по другим вопросам не ходите. Вы как та ходячая совесть. Да только я уже этим не занимаюсь.
– А когда найдете… – упрямо продолжала Александра, – вы знаете, она не сможет выжить в тяжелой, в переполненной камере. Она не приспособлена. Вы ее накажите, конечно, но посадите ее в чистую, сухую…
– С видом на море, – усмехнулся Линчук. – Вы меня совсем не слушаете. Я вам говорю, что этим делом не занимаюсь, а потом… Вы что, правда думаете, что кто-то будет со мной советоваться, кого в какую камеру посадить?!
Он сидел, нервно постукивал карандашом по столу и не мог придумать предлога, чтобы выставить посетительницу за дверь. В конце концов Линчука разозлила и собственная нерешительность, и назойливость этой настырной дамочки, и он отчеканил:
– Мне больше совершенно нечего вам сказать! И запомните, наконец, – я не могу регулярно проводить с вами утешительные беседы! У меня немного другие обязанности! До свидания!
Саша поплелась домой. А чего, собственно, она ждала? Что дяденька следователь понесется выбивать для Валерии камеру – «люкс»? На душе было скверно.
На лестничной площадке, на подоконнике, сидел Сергей. Всем своим видом он показывал, что был свидетелем трепетного прощания Саши с участковым, и это не приводило его в восторг.
– Зачем ты пришел, Сережа?
– Не знаю, – продолжал сидеть на подоконнике Сергей.
Саша некоторое время выжидательно смотрела на него, затем закрыла двери. Тут же раздался звонок. Сергей быстро прошел на кухню и, не раздеваясь, сел за стол.
– Прости меня, Саша. Я уже и сам измучился, и тебя измучил. Чтобы создать новую жизнь, надо расплатиться со всеми долгами в старой. Я это сделал. Я вредный, злой, нудный, противный мужик, но ты выйди за меня замуж, пожалуйста. Потому что, если ты откажешь, я от горя стану еще хуже.
– Как? Еще хуже? Не получится.
– Получится, я знаю.
Саша помолчала, села напротив Сергея, долго разглядывала его упрямые жесткие волосы, изогнутые брови, его глаза… Как же она по нему соскучилась.
– Понимаешь, Сережа, есть ведь кое-что такое, от чего не отмахнешься, даже заплатив долги.
Сергей удивленно вскинул брови.
– Я говорю о твоих детях. Для малышей потеря отца будет серьезной травмой. А разве ты сможешь быть счастлив, зная, что где-то по тебе тоскуют два маленьких сердечка?
– С чего это ты взяла, что у моих детей маленькие сердечки? Старшему моему двадцать, младшенькому Феликсу девятнадцатый пошел, и все органы у них развиты соответственно возрасту. И сердечки в том числе.
– Подожди, как это девятнадцатый? Ты же сам мне говорил, что…
– Что я тебе мог говорить, ты уже юмор вовсе не признаешь?
– И твои дети не ходят в детский сад?
– Саша, ну какой детский сад? С чего ты это взяла?! Мои парни учатся в Германии. Только не придумывай себе ничего, это не от финансового извращения, просто у жены там все родственники, и, пока она по больницам лечилась, а я на те больницы работал, с мальчишками должен был кто-то заниматься. Мужики у меня понятливые, у них глобальные планы, что самое обидное – с нашей страной никак не связанные, поэтому потеря отца, как ты выразилась, серьезной травмой для них быть не может. Это точно.
– А жена? Она у тебя тоже в Германии?
