Дуся наморщился так, что ото лба до самой шеи покатились маленькие волны.
– Семеныч! А помнишь, когда ты за дверью стоял, к нам в палату такая хорошенькая медсестричка заглянула? Свистунов ее еще как-то назвал… Помню, что куклой, а как по имени… Ты не помнишь?
– Да не помню я! Я и вовсе в тот момент у Коли этого сигарету клянчил! Чего прицепился? Сначала милиция, теперь ты вот! Липочка, подложи плова, что ты прям наложила, как плюнула?
– Жалко все-таки, что мы имя девушки проворонили… – проговорила явно успокоенная Олимпиада Петровна. – Может, она к нашему делу бы как-нибудь прилепилась…
– Она прилепилась… – вздохнул Дуся. – Прилепилась она, маманя, и имя мне ее не нужно, я сам знаю.
– Нет! Он, главное, знает, а я, как дурак, к милиции в лапы поперся! – вскинулся Макар Семенович. – На хрена меня отправлял?!
– Макар, следи за правильными оборотами речи, – тюкнула буяна по макушке кулачком благонравная хозяйка. – Дуся, а правда, зачем?
– Так… надо было догадки подтвердить… – объяснил Дуся и направился в ванную.
В последнее время только там еще можно было поймать стоящую мысль. Распаренный мозг работал продуктивнее.
Пока Олимпиада Петровна ворковала с кавалером, Дуся упрямо раскладывал мысли по полочкам. Итак, вчера Свистунов сказал, что «девчонку им приволокли», то есть не сами ее похитили, и пришла она не сама. А потом сбежала и… что-то он говорил еще про подружку. Допустим, Радько привезли из роддома. Она сбежала, а затем принеслась к подружке, к Дине Поповой. И, сказал Свистунов, девчонок убрали. Все правильно, убрали не одну, а двоих. Поповой устроили передозировку, а Радько – автомобильную аварию. И понятно тогда, отчего они не звонили, не просили выкупа. И Танечка свободно могла видеть Ирину Радько в транспорте. И прибежала Ирина к подружке, потому что пряталась. А потом все рассказала Дине. А Ирину все равно нашли. Только где же девочка? Не мог Свистунов умолчать про ребенка, если там такой был… Вроде все пока складывается, только… только от этого еще страшнее делается. «Приволокли»! Это, надо думать, кто-то из сотрудников роддома постарался! А кто? И как здесь Татьяна с Юлей замешаны? Нет, сами украсть они не могли, к тому же была какая-то медсестричка с кривыми ногами… или с колготками, неважно. Важно, что там чуть ли не целый отряд преступников! А еще и Лысый Череп! Ой-ой! Может, сразу в милицию? Так они и сами там крутятся, чего их трясти зря… Нет, надо быстренько наладить сердечные отношения с девчонками – с Юлей и Танечкой, а там уже они и сами все выложат. А как же – если близкий человек попросит!
Ночью Дуся спал отвратительно. Он вскрикивал, звал маманю, потом начинал кого-то отчитывать, а один раз даже встал и продиктовал план дальнейшей работы. В конце концов Олимпиада Петровна разбудила его раньше обычного – в десять.
– Дуся! Поднимайся, я готова… – стояла она навытяжку перед сыном с совершенно отрешенным лицом и с темными кругами под глазами. – Я решилась!
– Господи, на что еще ты отважилась? – протирал глаза Евдоким. – Дай-ка угадаю – решила осчастливить сироту Макара Семеновича и подарить ему свою руку?
– Не кощунствуй! Сегодня ночью ты так подробно осветил мне события… Правда, мне пришлось прислушиваться, разбирать твое бормотание и выуживать ценные сведения, я даже не спала совсем, но… Зато теперь у меня есть единственно верное решение. И пусть мне придется принести себя в жертву…
– Маманя, ну дай я хоть…
Дуся чувствовал себя неловко – он тут еще и с кровати не поднялся, а маманя уже в строю. Маманя, видимо, и впрямь на что-то отважилась – бледная, глаза подведены дрожащей рукой неровно, а рот то и дело кривится от напряжения.
– Маманя…
– Не прерывай! Так, на чем я остановилась? Ага! И пусть мне придется принести себя в жертву, зато преступники получат всем сестрам по серьгам! – ни к селу ни к городу закончила отважная сыщица.
Дусе уже надоели загадки.
– Мамань, ну чего выдумала-то?
– А вот чего… Я им сдамся! Я сдамся этим варварам, которые воруют людей, сделаюсь жертвой, и пусть они меня похитят и продадут в рабство первой женой арабскому шейху!
– Размечталась!
– Помолчи! Ты думаешь, я буду наслаждаться семейным счастьем? А вот и нетушки! Я тут же кинусь звонить и передавать тебе по телефону, какая сволочь меня похитила! Кстати, – небрежно поправила дамочка жиденькие кудряшки, – заодно можно будет организовать маленькую революцию в гареме, свергнем тирана мужа и поделим имущество по-честному – мне пятьдесят процентов и им тоже. А ты выйдешь на преступников!
– Е-рун-да! – безжалостно перечеркнул сынок весь маменькин героизм.
Он уже выскочил из кровати и теперь чувствовал себя намного уверенней.
– Маманя, ты же не совсем… в смысле, у тебя же еще ума немножко осталось. Вот и подумай – кто будет похищать пожилую женщину? Кому это на фиг нужно, когда молоденьких – хоть удавись!
– Я в корне с тобой не согласна! Женщина в моем возрасте еще не называется пожилой! Это еще самая ягодка! – капризно топала маменька тапкой. – И я еще славно сохранилась! И еще неизвестно, кого удобнее воровать! И…
– Маманя! Какая ты на фиг ягодка?! Чернослив! Я тебе запрещаю вороваться! – прикрикнул Дуся. Потом взглянул на мать и подобрел. – Я тут погорячился… с черносливом… Просто… просто у меня другая идея. Я вот решил поближе подружиться с Танечкой и Юленькой… ну, сама понимаешь, ласка, нежность, слова всякие на ушко… Мам, мне кажется, после ласк любимого человека любая девица откроет какую хочешь тайну! Вот ты подумай – она так к плечику моему прижмется, зашепчет: «Дуся, милый, давай целоваться!», а я ей: «Не-е-ет, скажи-ка мне сначала, откуда ты про дачу узнала!», ну и какая устоит?
