– Да я к вам шел, а там мужичок на скамеечке сидел, все на ваши окна поглядывал.
– Высокий такой мущщина, да? У него еще пальто такое дорогое и сам на артиста Тихонова похож, да? Не переживай, это мой воздыхатель, – махнула рукой Василиса, и щеки ее зажглись пунцовым румянцем.
– Да нет, мам, я же говорю – это теть-Люсин. Да он вовсе на Тихонова и не похож, маленький такой, голова лысоватая, в куртке старенькой, зубов не комплект. И потом, мне кажется, он попивает, нос у него такой объемистый, баклажан напоминает…
– А, тогда точно – Люсин.
– С чего это вы решили? – обиделась та. – Почему это, если нос баклажаном, то сразу мой?
– Так он мне сам сказал, – пояснил Паша. – Вижу, он на ваше окно смотрит и смотрит. Я его спрашиваю – ждете, что ль, кого? А он мне: «Петухова здесь проживает, не знаете?» Я спросил, зачем ему Петухова, а он тогда как-то странно поднялся и бочком, бочком за киоск. Вот я и подумал – может, это он вам сейчас звонил?
Подруги в молчании уставились друг на друга. Уже давненько ими так никто не интересовался. И кто же это мог быть? Не зря, значит, Василисе мерещился какой-то господин подозрительной наружности.
– Ну так как? Значит, по поводу Катерины на завтра договорились? – спросил Павел и сам же себе ответил: – Договорились. Вы никуда не уходите, а часиков в десять Лидочка ее завезет. Может, и правда, вам лучше вместе в драмкружок ходить…
Когда за Павлом закрылась дверь, Люся зачем-то подбежала к окну, долго смотрела, а потом испуганно спросила:
– Вась, это кто же… по мою душу, а?
– Успокойся, с чего ты решила, что по твою? Мало ли Петуховых?
– В нашем подъезде я одна. Вот ведь гад – выследил…
– Ты же слышала, что Паша сказал: мужичонка пьющий, значит, с ним мы все проблемы решим в два счета – поймаем его на живца, на тебя то есть, затащим в дом, поставим на стол бутылку водки и не будем наливать, пока все не выложит. Он через десять минут расколется. А вот что делать с Катериной? У меня такие планы, никак нельзя невинного ребенка с собой таскать.
Люся немного успокоилась, и из нее высыпалась дельная мысль:
– А с Катериной еще проще. Во сколько твой наследник на службу убегает? К восьми? А внучку тебе к десяти обещали привести. Так ты в девять позвони и скажи, что тебя срочно вызывает режиссер, Лидочка – человек мягкий, она не станет тебя по рукам и ногам связывать. А что это у тебя за планы такие, куда детям нельзя?
Василиса уже расслабилась, вальяжно устроилась в кресле и, нещадно колотя себя по скулам (изгоняя защечный целлюлит), рассказала про разговор с соседкой убиенной Риммы. Потом, стыдливо румянясь, вспомнила:
– Если бы ты знала, Люсенька, как меня тискал ее бесстыдник муж! Ощупал всю, стыдно сказать! Ах, каких бы пощечин я ему отпустила, если бы не была в бессознательном состоянии! Ей-богу, я понимаю эту рогатую Терезу!
– А я вот не совсем… – о чем-то раздумывала Люся. – Странно, она столько времени с тобой говорила о Римме, кстати, ее фамилия Рудина, Римма Рудина. Так вот, она о ней столько говорила и ни разу не насторожилась? Почему она не сказала тебе, что девушка погибла? Не может быть, чтобы о ее смерти не узнали соседи.
– Опять же, Пашка говорил про огнестрел, значит, милиции известно о гибели Рудиной… – тоже призадумалась Василиса. – Странно, а почему соседка ни разу не сказала про то, что у Риммы есть сын? Нет, Люсь, мне кажется, Пашка совсем не это дело расследует.
– А что, по-твоему, у нас на каждом шагу молодых женщин стреляют? Чего зря гадать, завтра я у мачехи Риммы все узнаю, у меня с ней встреча.
Люся тоже выложила все новости, которые узнала от Наташи Бедровой. Василису особенно удивило, что Кислицын оказался настолько близок потерпевшей.
– Нет, ты посмотри, а я и не догадалась, старею, что ли? Раньше я такие тонкости за версту чуяла. Нет, завтра же побегу на пробежку… трусцой… с препятствиями… в самом деле, надо же как-то сохранить молодость!
Люся ничего на это не сказала, она молча постелила постель и задумчиво улеглась на кровать.
– Вась, а про какой театр ты весь вечер Пашке жужжала? Ты что, в самом деле собралась играть откровенные сцены?
– Кто б меня еще взял… – бурчала Василиса, тоже укладываясь спать. – Просто наша потерпевшая играла в драмкружке, и нам нелишне было бы туда наведаться, все же какая-никакая, а новая ниточка. К тому же я давно чувствую в себе талант Людмилы Целиковской. В пятницу репетиция, ты должна быть обязательно.
Люся не спорила. Она уже давно поняла: спорить с подругой – дело крайне неблагодарное, все равно останешься в дураках.
Утром Люся никак не могла проснуться, а в уши назойливо лезло чье-то бурчание. И бурчал мужчина:
– Мам, я подумал, чего тебе до десяти ждать, я сам на работу, а Катюшу к тебе, все равно ей в восемь на английский…
– А чтоб вы скисли! – слышался приглушенный голос Василисы. – И не жалко вам ребенка в такую рань по английским?.. Хоть бы в каникулы выспаться дали.
Потом что-то хлопнуло, мужской бас исчез, зато зазвенел детский голосок.
