руны в его полных обиды глазах. Но слово надо произнести.
— Я верю в Судьбу, — отвечал коленопреклоненный юноша. — Верю в удачу, в духов-хранителей, фюльгъя и хамингья, в ульдрен и лундар, народы Моря и Леса, верю в Эрлинга Эльватера, в Тьорви Однорукого, в Тэора, бога грозы и побоищ. Я верю, что Тэор хранит меня.
— Ты поганый язычник, — рассмеялся Гаут. — Это хорошо. Мне тоже больше по душе наши старые боги. Тебе нет нужды креститься в иную веру. Достанет и того, что ты принесёшь клятву.
— Зачем тогда?..
— Стоя на коленях, ты задаёшь вопросы? — вскинул брови Гаут. — Наглец! Я затем спросил, чтобы знать, каким обрядом отправить тебя в мир мёртвых. Теперь знаю. Тебе гореть после смерти. Как и мне.
Теперь клянись.
И тогда Рольф поклялся на кольце, в кругу факелов, в подземном каменном чертоге замка-узницы Скарборг. Клялся древом рода своего, и корнем Мирового Ясеня, и оком Эрлинга, и зубами Манагарма, и молотом Тэора. Сердце бешено стучало, ибо Рольф знал, что становится на дорогу без возврата, и рука сжимала медный молоточек-оберег на поясе. Клятва на кольце, клятва на крови, клятва верности, которую викинги приносят конунгам — её приняли, а Рольфу вручили орденский плащ кнехта — серый, без креста — и пояс с серебряной пряжкой. Потерять его считалось изменой Ордену, которая каралась сажанием на кол.
— Встань с колен, человек Ордена, и более ни перед кем не унижайся. Только в служении познается гордость и свобода. Желаешь что-то спросить?
— Может ли Орден воевать с людьми?
— С людьми? — переспросил Гаут сухим голосом. — С людьми — нет. С выродками — пожалуй. С врагами Короны и Церкви — всегда. А с людьми…
И добавил тихо, только для Рольфа:
— С людьми воевать скучно.
Они умирали один за другим. Падали в болото, поднимая брызги. Боги их земли не пришли им на помощь. Крестоносцы тяжело ступали по колено в воде, измазав в грязи и крови белые плащи. Хелла, богиня смерти, шла вместе с ними, обрывая жизни не своими ножами, а сверкающими мечами из лёгкого эльрада.
Рольф отметил про себя, что это утомительно, скучно и довольно глупо.
И понял, что врагов осталось всего двое. И что называть врагами их — мало чести воину.
Старик и девчонка. Высокий лысеющий человечище, в дырявых, окровавленных кожаных доспехах с железными пластинками, с длинной седой бородищей и раздвоенным посохом в руке, сейтон Ардвис так глядел на чужаков, что иные опускали взор. Какими чарами обладал колдун? Что задумал, уводя отряд в глубины заболоченных лесов?..
Девчонка тоже неплохо держалась. Две золотые косы сплетались на хорошенькой головке, огонь пылал в серых глазах. Белое девичье тело влекло взор сквозь рваные одежды. Эту деву видели в бою с длинным ножом, и говорили, что не берет её ни стрела, ни меч…
Она знала, что умрёт. И это знание давало ей крылья и спокойную, ледяную ярость.
А воины Ордена застыли перед колдуном и его дочерью. И ведали боги старые и новые: воины вовсе не хотели убивать беспомощных. Не из страха перед чарами сейтона: их-то боялись меньше всего. Нет.
Викинги убивали стариков, женщин и детей. Но — походя, между прочим. Они не бегали за ними по чащобам. Воля магистра заставила потомков викингов искать крови беззащитных…
Только Сверрир Хагенсон, Гаут, их сотник в том походе, смотрел на беглецов равнодушно.
— Как зовут твою красавицу? — спросил, едко усмехаясь.
— Арва, — ответила дева.
— Это, кажется, значит 'сука' на вашем языке? — Гаут криво улыбнулся.
— Это значит 'Быстрая волчица', — отвечал старик. — И кого-то из твоих баранов она сегодня подрезала — не так ли?
— Ты своих баранов погубил всех до одного, — возразил сотник насмешливо, но глаза его уже не улыбались. — Скажи-ка мне вот что, Ардвис: как ты хочешь, чтобы я тебя допытал? Живым или мёртвым?
Ардвис вздрогнул. И не только он…
Гаут же продолжал с кривой ухмылкой:
— Живой ты мне, конечно, ничего не скажешь. Зато мёртвого я сумею разговорить, не зря меня прозвали Гаутом…
Рольфу вспомнилась древняя песнь, которую он услышал от старого раба: о том, как Отец Богов заклятиями оживил старуху, Вёльву, и когда она спросила его имя, назвался Гаутом. Верно, Ардвис также знал ту песнь. Он побледнел и воскликнул, собрав остатки мужества:
— Ничего я не скажу тебе, ублюдок, ни живым, ни мёртвым!
— Ну и не надо, — сотник пожал плечами, — взять обоих.
Старик не защищался. Не призывал на головы врагом громы и молнии, когда ему заломили руки и поставили на колени. Хотя, пожалуй, и мог. Но его дочь не сдавалась. Её окружили, она бросилась в просвет между двумя кнехтами, одного ударив ножом в глаз. Не попала совсем чуть-чуть: лезвие рассекло кожу от века до уха. Кнехт лишь поморщился, перехватил девичью руку, а потом ударил Арву коленом в живот. Старик вскрикнул.
Гаут подошёл к дочери колдуна и разорвал остатки одежд.
— Ой, а что тут у нас… А чем мы сейчас займёмся… — расплылся в липкой, паучьей ухмылке…
— Нет! — крикнул Рольф. Получилось тонко, смешно. Обидно.
— Нет? — переспросил Гаут.
— Рольф дело говорит, сотник, — вмешался Готтскальк Палёная Борода. — Времени мало.
— Нет? — сотник словно не услышал. — Ты сказал — нет, Рольф Ингварсон? Может, сам хочешь? Что, дочь колдуна похожа на Эрику?
Рольф покраснел. Эрика… Нет, гордая дочь сейтона не была похожа на неё. Нельзя было представить себе двух менее похожих дев. Арва, полуголая, сине-чёрная от своей и чужой крови, смотрела на него с ненавистью и надеждой, со страхом, который не прощают, и с мольбой, что унижает сильнее страха. Умирать она не боялась, но стать перед смертью подстилкой врага… О, едва ли Эрика переживала бы о том!
— Так что, Рольф? — Гаут похлопал его по плечу. — Возьми её, так уж и быть. Разок. По-быстрому. Ну! Чего стоишь?!
— Это неправильно, господин хундар, — выдавил Рольф. На большее его не хватило.
— Не заставляй парня, Сверрир, — бросил Борода. — Видишь — он не хочет. Или не может. Времени мало. Давай я за неё возьмусь, я быстро…
— Нет! — рявкнул Гаут. — Рольф, не медли!
— Позволь мне! — возразил Готтскальк.
— Нет!
— Позволь!
…Рольф шагнул вперед. Меч легко вознёсся в хмурые небеса. Улыбка Арвы отразилась на лезвии. И голова её рухнула в траву.
И тогда сейтон Ардвис тихонько застонал. Потом вдруг расплылся в болезненной улыбке. И расхохотался. А Рольф всё стоял над обезглавленным телом, и краснел меч в его руке.
— Что ты смеёшься, недоумок? — спросил Гаут Ардвиса.
— Ты, верно, хотел спросить, зачем я всё это устроил? — прохрипел старик сквозь смех. — Посмотри вокруг, крестоносец. Сколько людей вы убили сегодня. Сколько крови на ваших мечах, на ваших плащах, на ваших руках. Вся эта кровь падёт на ваши головы! Я заклинаю вас кровью своего народа, я проклинаю вас,
